Простите тетенька! Ты, не моя ли мама?
С таким вопросом, босой сорванец,
в глаза смотрел, уставившись упрямо,
- Ты, что одна? А где сейчас отец?
Худое тельце, лет быть может восемь,
в давно прогнившем, драповом пальто,
послевоенную, свою, встречает осень,
где листья на ветру вертят сальто.
Уставился малец и ждет ответа,
услышать " да ", " О Господи! Нет! Нет!"
Чего же долго, тетенька, вот эта,
не подошла, за столько много лет?
В глазах сияет искорка надежды,
ну, пусть прижмет, погладит, и навзрыд
на руки схватит, обцелует прежде,
шепча губами " Мальчик мой! Давид! "...
Но эта, только с грустью, тянет руку,
- пойдем ко мне, я накормлю борщом,
и юный шкет, безропотно, без звука,
бредет за ней, утершись рукавом.