Я дождь не хочу, но, наверно, могу описать.
Вот крыша померкла, и стала приятнее взору,
и видно, что пыльная. Вот начала наползать
туманная темень, как опытный взгляд ревизора.
Вот ветер метнулся — по крыше скатилась дресва
нападавшей с неба рабочей промышленной грязи...
Ах да! пропустила! — вскипела под ветром листва,
всшумев и забулькав, как чайник в хорошем рассказе.
Ну, тут же, понятно, бумаги взнесло сквозняком.
Пока их ловила, на крышу нападали кляксы...
Нет, дело не в этом... Не дождь — он любому знаком –
здесь повод назвать моего дорого аякса...
...Вот видишь, как просто, когда начинаешь с дождя!
Я вовсе не знала, когда уходила с вокзала,
как сильно польет он попозже... потом... погодя...
когда я сказала... А что я такого сказала!?
«Проследовал Тосно...» — сказала я, глядя во тьму.
«Любань проезжает!» — ответствовал дождик-задира.
На «Вишере» хлынул. И грубо принудил к письму,
которое вряд ли покинет пределы квартиры.
А может, покинет. Зачем понапрасну болтать?
Посмотрим, как выйдет. Посмотрим, во что перельется
и дождь этот дробный и, дробности этой под стать,
душевная мука, вошедшая в роль полководца
(который зачем-то стремится былому вернуть
осмысленность, образ и даже подробность деталей,
и верит, что этот — заведомо пагубный! —
путь спасительней прочих для сердца в тоске и печали...)
Ну что ж, не перечу. Ему, полководцу, видней.
Его обучали путям, приводящим к победе.
И может быть, дробность, — есть дробная поступь коней!
А я и не знала! Все думала: «Ка-ак мы поедем?»
Поедем! Поедем! Но только об этом — молчок!
Там - ЧТО-ТО и НЕЧТО, там - ЭТАКОЕ и ТАКОЕ!
Но дождик заметил, что ты миновал Волочок.
А я замечталась, и думала — лишь Бологое...
Ах, это мерцанье дождями облизанных крыш!
Мой дом — моя крепость? Но это не стоит стараний!..
Я долго не знала, что ты никуда не спешишь,
а просто проходишь, как всякий естественный странник.
Мне долго казалось, что, доброе — лишь позови! —
раскроется сердце для счастья и прочих сияний!..
Могла ль я провидеть трагический бег от любви? —
когда — для «бонмоту» — тебя назвала МАРСИАНИН*!
И, Господи! как же? зачем оказалась права?
Зачем так некстати Ты, Отче, являешься на дом?!
Как жить мне теперь? На коклюшках плести кружева
из ниток, разбросанных Парками и Ариадной!?
Вот песенка вспомнилась: выпьем и снова нальем...
Ну да, понимаю, из песни не выкинешь слова...
Но что нас наполнит, когда всех любимых убьем?!.
«Проехал Калинин»? Ну, правильно. Четверть седьмого.
Однако кончаю. Боюсь, что слетит с языка
неправое слово, обман или лишняя шутка...
Великое счастье, когда человек — музыкант!
Словесность лукава. Рассудка в ней много. Рассудка.
*Отсылаю к одноименному рассказу Р. Бредбери