мерзость, слякоть январской зимой;
в море, яростно позеленевшем -
морось, волны встают спиной
к нам. "...не пей эту буйную мерзость, -
ветер шепчет, - ступай домой,
привыкай потихоньку к теми,
к тонкой ниточке золотой
сквозь дожди из увядшей сирени".
К этой лампочке и тоске
долгих утр в мотыльке из солнца,
как там снег дрожит на виске
в тихом облаке вдалеке?
(это снега звоночек в космос
отправляет бумажный пакет:
вам письмо от судьбы на гранках
снежных дум). "Только ты не ходи
утром нА море. В пепле галкой,
малой галочкой пропадёшь
иль на плахе его - утопнешь.
Пропадёшь!" Гильотины нож -
каждый стон его зимних историй.
Каждый стон, каждый адский всплеск
притворился стеклом. О Боже,
что за адская эта смесь
чистоты, бурлящей под кожей
льдов и хвойных грязевых ванн!
Усмирительною рубашкой
побережье лежит, и страх
моря рвёт его на букашки
из мельчайших осколков. Лёд -
глыбы зелени венецианской,
затыкают безумный рот
его чёрной души цыганской.