Новогодний романс.
Выхожу один на дорогу.
Снег топчу зернистый, как творог.
Будь индейцем, сел бы я в пирогу,
Потому, что в джунглях нет дорог.
Прилепив к залысине кудряшку,
Выхожу сердит, угрюм и хмур.
Будь нанайцем, сел бы я в упряжку
И погнал собачек за Амур.
Был бы я большим оригиналом,
Если бы в полночной тишине,
Рассекал по рекам и каналам
В гондольерском ветхом шушуне.
По кавказским, горным полустанкам,
Пулемет подмышкой волоча,
К дагестанкам вышел бы я с танком,
К дагестанцам – с танцем ча-ча-ча.
Где-то меж рассветом и закатом,
Погадав на гуще и таро,
Ориентировочно, за КАДом
Выхожу один я на доро…
А народ тусуется не праздно:
Клешни на петардовом цевье.
На дорогу вышел я напрасно.
Ел бы дома шубу с оливье.
Запивал студеным алкоголем
И урчал набрякшим животом…
Не о том мы с классиком глаголем.
Я о том, а классик не о том.
У него такая ахинея.
Не стихи, а клабная камедь:
Ну не может, вечно зеленея,
Темный дуб склоняться и шуметь.
В типовую, спальную светелку,
Что с пеленок мной заселена,
Я принес искусственную елку:
Шелестит и вечно зелена.
Поминая горе-дуэлянта,
В честь гадюк и прочих аскарид
Полыхнула лампами гирлянда
И звезда с верхушкой говорит.