В туманной бухте неизбежности
бермудский шлюп стоит на якоре.
Жемчужины застывшей нежности
мерцают в боксах хрупких раковин.
Царят над сиротливой палубой
молчанья штиль всепоглощающий
и чаек стон — высокий, жалобный,
даров судьбы не обещающий.
Над бухтой вспыхнет утро заново,
но парусник не снимут с якоря.
День растворит фотоны зарева,
как горький чай — песчинки сахара...