Знаю, встречу дома тополя,
И ольхи забрезжется накидка.
Измотавшийся и чуть поблекший я
Отворю ту самую калитку.
Отворив, окину взглядом я
Столбики, ветшающие серью,
Словно спорящие старые друзья -
Столбиками зваться или дверью.
А, зайдя в ограду, постою,
Памятью о старом взбаламученный.
Песню детства тихо запою -
Ту, что навсегда уже заучена.
Видно нет теперь желания робеть,
Нет желания стесняться детства,
За истоки истины терпеть
Отчужденье от родного места.
Я пройду, сгребая мыслей рой,
Вдоль забора и соседских яблонь.
Шаркну по земле усталою ногой.
В грудь затянет чернозёма ладан.
Сторона моя! Невтоптанная в пыль!
Снова лягу я среди твоих ромашек,
И не трону пряную ковыль,
Ведь из тех же самых трав она - из наших.
Для веселья низкого и звона слов
Ранят меня бранью, словно копьями,
Но щадит Господь. Хоть и в разгар зимы, хоть в первый день, "Покров",
Снежными Он будоражит хлопьями.
И весенними проталинами вновь
Озарит земли дыханье нежное.
Вдоль реки усеяны - как бровь
На лице красивом - домики прибрежные.
Не устанет речка тихо усыплять,
Перекатываясь, разыгравшись летом,
Сердце пылкое, что может воспевать
Речку горную палитрами поэта.
Где мне взять ещё такую тишь?
Как собрать души изломанной осколки?
Чтобы видеть осень мне и слышать,
Журавлям ликуя втихомолку.
Днём и ночью люди измождённые
Всё снуют, стремясь изранить плоть.
Но за мою душу, ими изнурённую,
Ходатайствует ведь сам Господь!
Это Он меня теперь зовёт туда,
И тебя зовёт, но ты, увы, не слышишь,
Где у старого дресвяного пруда
Деревенские лоснятся крыши.
Может кровь бурлит кипящею смолой,
И звенит кимвал в груди мятежной
Оттого, что не стою ещё я у калитки той,
А всего лишь вспоминаю нежно.