В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое, мне стало плохо. Жутко страшно и очень плохо. Пришло несчастье, опустились руки, и лопнула, как воздушный шарик, уверенность в себе.
Ночью, опять снились мосты, огромные, металлические, казалось, занимавшие половину земного шара, от одного берега бескрайнего моря до другого. Их невероятно большие своды отгораживали поезд от водной глади, а толстые, великанские опоры уходили глубоко под воду, и только им было известно, как тяжело выдерживать на себе эти невероятные нагрузки.
Старый, красивый поезд медленно шел по рельсам, не торопливо пыхтел, давая возможность все разглядеть, не только красоту вокруг, но увидеть и ощутить все свои страхи, вспомнить обманы, вранье, ощутить бессилие, собрать всю волю, остаться в вагоне и очутиться на другом берегу. Или дернуть за стоп-кран, выбежать в слезах, слабостях, соплях, выбежать человеком, а добежав до конца моста, на берег, оказаться ничтожной букашкой, которая так и не смогла, ничего не смогла…
Букашка на гигантском мосту у самой кромки бесконечного океана…
Счастливый человек, пересекший тысячи мировых океанов, полный идей, жизни, любви, сил и смелости!
Правда, где тут, правда? Кто ты? Где ты настоящий, во сне, где, все же, восторгаясь высотой, красотой и жмурясь от щекотки в груди, ты преодолеваешь трудности. Или же ты тот, кто соскакивает с мокрой спиной с постели и еще долгое время не может отличить сон от яви?
Кто ты? Тот, который никогда не врет и не обманывает или же тот, кто сам постоянно становится жертвой, чьей-то лжи и сплетен?
Кто? Человек, который всюду ищет местечко потеплее и не упустит своей выгоды или тот, кто пашет за троих, получает как половина, существует как ничтожество, дышит через раз, без боя отдает все, что имеет и смиренно ждет своей участи?
А вокруг, водная гладь, отражающая в себе огромное небо, проплывающие из других стран облака, теплое солнце, великолепный, колоссальный мост и волшебный по своей красоте, очень ладный, в сравнении с окружением, старый поезд с медными, отполированными завитушками и трубами. Дерево оконных рам, казалось карамельным, поблескивало на солнце, и было таким гладким, словно дорогая шелковая ткань японских кимоно. Ручки, защелки, таблички, начищенные до блеска, слепили глаза.
И все казалось таким игрушечным, уязвимым, хрупким и твоя душа, хрупкая, уязвимая, игрушечная.
1,12,12