Выглядывал лишь круг на полунощном небе,
И я, как пес бездомный, жалобно скулил...
А в полнолунье, рядом с шелестом деревьев,
Я долго, громко и протяжно выл.
А после, лапы пред собой сложивши,
И положив на них сухой и теплый нос,
Я засыпал, насущные заботы позабывши,
И вздрагивал, рычал, а сон все дальше нес.
Но до утра лишь длилось это бремя,
Проснувшись и встряхнув свое нутро,
Я мчался дальше, позабыв про время,
И то, что было - для меня уже не то.
Но вот однажды, в то же полнолунье,
Когда мой вой сливался с тишиной степи,
Прикрыв глаза, не увидал колдунью,
Ту, что колдует магией любви...
Я выл протяжно, дольше, чем обычно,
Душа на части - за куском кусок,
И замер... Что это? Как это непривычно...
Глаза с трудом открыв, услышал голосок.
О чувствах мне колдунья напевала,
И руки шею обняли - гул враз потух.
Я удивился, дернулся сначала...
Но голос нежный усмирил мой дикий дух.
И вот по морде, что измучена тоскою,
Слеза впервые прокатила за слезой,
Впервые окатило радостью такою...
Хотелось дольше отдаваться ей такой.
Колдунья вовсе не колдуньей оказалась,
Из сердца исходила магия любви.
И морда зверя тихо наклонялась,
Лаская локоны, уставши от тоски.
То девушка со зверем стала неподвижно,
И, устремив глаза в животные зрачки,
Не дернулась, лишь удивилась еле слышно,
когда пред ней сверкнули острые клыки.
Она одна увидела не злое намеренье,
Не тот оскал, что чудился другим,
А доброту и счастья озаренье,
Запела громче, обнимаясь с ним.
И девушка утерла зверю слезы,
Полупрозрачным длинным рукавом,
Прижалась крепче, погрузилась в грезы,
А зверь оскалившись, осознавал, что рядом - он.
Так пара долго простояла под луною;
Девица, а над нею зверя голова,
Который так боялся лапою большою
Обнять изящные, под платицем, бока.
Она не замечала мук, без слов понятных,
Но лишь прогнулся зверя дикий стан,
Она уселась на боках его мохнатых,
И ускакали в глубь далеких стран.
И зверь не завывал уж больше в полнолунье,
Он не скулил неполною луной,
А сладко спал, уверовав в безумье,
Что та, что рядом назвала "покой".