- Следующая остановка - станция «Ненависть».
Безразличный, хорошо поставленный женский голос умолк в стереодинамике, и он нехотя посмотрел в окно. Поезд тронулся, и перрон лениво побрел в обратную сторону вместе со своими скамейками, мусорными баками и фонарями. Чуть медленнее поползло в ту же сторону стоящее немного дальше здание станции «Любовь». Наконец, они скрылись из виду. За окном поплыла бесконечная череда высоких деревьев с редкими просветами, в которых можно было разглядеть клонящееся к горизонту большое бордовое солнце.
Он отвернулся от стекла, скрестил руки на груди и хмуро уставился в пол. Новый приступ ненависти вновь заполнил мозг, будто густой газ, руки до боли сжались в кулаки. Глаза будто налились кровь, и стало больно смотреть. Он опустил веки и прислонился к стене единолично занимаемого им купе.
«Как она могла?!» - в сотый раз пронеслось в голове. – «И чем только думала? Так предать! Растоптать все, что у нас было хорошего! Наплевать на самое святое!».
Дверь купе отворилась, и кто-то зашел. Он не хотел никого видеть и не стал открывать глаза, однако невольно напряг слух, прислушиваясь к звукам, издаваемым непрошенным гостем. Судя по услышанному, незнакомец сел напротив и замер. Его присутствие стало раздражать и пришлось открыть глаза. Гость сидел напротив и молча смотрел в окно, но не на частые большие деревья с густыми кронами, а куда-то ниже. Он проследил за взглядом и увидел бегущие рядом с поездом две полоски ржавых, почти заросших травой рельс.
- Единственное место, где есть обратный путь, - пробормотал гость.
Он отвел взгляд от окна и посмотрел на непрошенного посетителя. «Похоже, это проводник» - подумалось ему. На проводнике был плотный местами потертый синий пиджак с нагрудными карманами и такого же цвета фуражка с тусклой эмблемой спереди посередине. На ней красовался герб в виде раскрытой ладони, и блестела надпись «Линии жизни». Проводник между тем залез во внутренний карман своего пиджака и достал оттуда плоскую металлическую флягу и две небольшие стопки, также из металла. Простенький набор не имел никаких пометок и надписей и просто поблескивал на маленьком купейном столе цветом тусклого алюминия.
- Сейчас было бы неплохо выпить, - снова тихо пробормотал проводник, открыл флягу и наполнил стопки. В купе повеяло легким ароматом хорошего коньяка.
- Пожалуй, - после недолгого раздумья согласился он и взял одну из стопок.
Приятный огонь крепкого спиртного опалил горло и пищевод. Проводник, не мудрствуя лукаво, занюхал выпивку рукавом. Он, не имея под рукой ничего лучшего, последовал примеру. В голове немного прояснилось и полегчало.
Проводник вновь уставился в окно.
- Это я настоял на постройке обратного пути, - продолжил проводник. – Если где-то и возвращаться, то только здесь.
В стопках вновь заплескался коньяк. Выпили.
- Почему это только здесь? – спросил он, уставившись на ржавые рельсы.
- Потому что потом уже поздно, - ответил проводник. – Если и отрекаться от ненависти, то только сейчас. Сразу! Не думая, не гадая, не прикидывая. Сильные чувства не перебарываются логикой. А потом будет поздно, дорога затягивает. Да и там, - проводник кивнул в ту сторону, откуда мчался поезд, - не будут ждать возвращения слишком долго.
Они помолчали. Он вновь углубился в свои чувства, и мощная волна отрицательной энергии вновь смешала мысли.
«Я не вернусь! Только не к ней! Никогда! Между нами все кончено!»
Когда он немного остыл, ему стало интересно.
- И многие возвращаются?
- Пока не вернулось ни одного человека.
- И правильно! – гневно воскликнул он.
Проводник покачал головой и вновь налил коньяку. Снова выпили. Он уставился в окно, и в купе воцарилась тишина. Деревьев стало меньше, солнце своим правильным кругом коснулось плоского горизонта. Сумерки сгущались, и он нехотя щелкнул выключателем светильника. По купе разлился мягкий желтый свет.
- А что там, после «Ненависти»?
- Другие станции, - проводник пожал плечами. – Их много. Сотни, может тысячи. Я не знаю, никогда не ездил дальше «Ненависти».
- И какие это станции?
- Разные. «Обида», «Злоба», «Разочарование», «Отчаяние», «Раскаяние», «Одиночество», «Смятение», «Печаль», «Заблуждение»… Есть и другие, правда они гораздо дальше. «Надежда», «Прощение», «Дружба», «Помощь», «Доброта», «Великодушие»…
- И ни от одной из станции нельзя вернуться на «Любовь»? – удивился он.
- Можно, - ответил проводник. – Она там где-то далеко. Нужно будет сделать полный круг, чтобы вновь оказаться на этой станции. Только это будет уже другая остановка, изменившаяся. И там будет ждать уже другой человек. А если и тот же, то сильно постаревший и хранящий в душе отголоски причиненного ему горя.
- Кто еще кому больше чего причинил, - упрямо процедил он. – Значит, через какое-то время я все равно вернусь на любовь?
- Не факт. Далеко не факт. Возвращаются далеко не все. Многие оседают и живут на других станциях. Даже на станции «Ненависть» обосновались на постоянное жительство достаточно человек. А многие просто не успевают вновь вернуться на «Любовь», их жизненный путь оканчивается раньше.
На минуту он вспомнил ее лицо в последний их день. Она плакала… рыдала… Она умоляла не оставлять ее, остаться. Твердила, что все будет хорошо. Кричала, что любит… Потом он вспомнил, как они познакомились, как он ее добивался. Их первый поцелуй, первую проведенную вместе ночь и все последующие. Как они строили планы. Как она звонко смеялась его шуткам, как он утопал в ее прекрасных глазах. Как он любил зарываться в ее пышные волосы, вдыхая ароматы тела и мягких духов… Неужели он больше никогда не увидит ее? Или увидит, но совсем другой? И им больше не построить кажущихся такими нерушимыми воздушных замков, не ощутить совместную идиллию, не заключить друг друга в крепкие объятия и не соприкоснуться губами?
А потом он вспомнил, почему они расстались. И ненависть вновь овладела его разумом.
- Зачем ты мне все это рассказываешь? – зло бросил он проводнику.
- Не тебе одному, - грустно проговорил проводник. Он плеснул себе коньку и быстро выпил. – Я каждый рейс захожу к кому-нибудь рассказываю об обратном пути от ненависти до любви.
- Видимо, зря стараешься!
- Я так не думаю, - спокойно ответил тот. – Если хоть один человек вернется, я буду считать свои старания ненапрасными. Если хоть один пересилит свою упрямость, чтобы стать счастливым – это будет моя большая победа.
- Станция «Ненависть», - без эмоций проговорил оживший стереодинамик, прервав проводника. Тот убрал в карман фляжку и стопки и вышел из купе.
Он встал и вышел следом, пройдя по вагону, пересек тамбур и оказался на платформе.
Черные плиты под ногами отчего-то были очень теплыми и даже немного жгли через подошвы. Покрашенные в ярко-алый цвет скамейки и фонари стояли в разных местах без всякого порядка. Мусорные баки отсутствовали, и по перрону, несомые ветром, летали обрывки газет и целлофана, прилипая к ногам пассажиров. Из мрачного двухэтажного здания станции на приезжих смотрели озлобленные взгляды постояльцев. Все здесь вызывало страшное раздражение и неприязнь.
Он огляделся. Вокруг него стояли такие же ссутулившиеся люди с злой усталостью в глазах. Все упрямо насупились, озираясь вокруг. Кто-то из них начал возвращаться в поезд, намереваясь ехать дальше. Кто-то направился к зданию станции. Он посмотрел в другую сторону и увидел то место, откуда брал свое начало обратный путь. Даже здесь его никто не приводил в порядок. Наоборот, трава здесь, казалось, была еще выше, а ржавчина на рельсах лежала толстым сплошным слоем. Рядом с выцветшим указателем, на котором с трудом читались слова «Станция «Любовь», стояла старая ручная дрезина. Отдельного состава на настолько непопулярную линию выделять не стали.
- Она на ходу, - сказал подошедший проводник. – Я лично слежу за ее состоянием. Ну, что ты решил?
Он задумчиво посмотрел на уходящие вдаль рельсы, вспомнил еще недавно так любимое лицо, и на глазах его навернулись слезы. Но он уже чувствовал, как в сердце его опять вскипает всепоглощающее чувство.
Январь 2013