Захваченный внезапным вдохновеньем,
Едва заметил кто ко мне идёт...
Вот это да! Никак, Сергей Есенин?!
- Здорово тёзка, - руку подаёт.
Стыдясь дрожащих пальцев, руку подал,
Растерянно гляжу по сторонам.
Кому скажи, так не поверят сроду.
Да я с трудом поверил в это сам.
- Ты, парень, вижу, одержимо пишешь.
Похвально. Разреши ка посмотреть?
Спросив, он подошёл ко мне поближе,
Тетрадку взял - «да, стоит попотеть».
На подоконник сел - черкает, пишет,
Чему-то улыбается слегка…
А у меня от затаённой тиши.
Бессильной дрожью схвачены бока.
Шёл час за часом. В небе месяц поздний
Растаял, утром схваченный в тиски.
Рассвет смахнул назойливые звёзды,
Как школьник тряпкой формулы с доски.
Есенин встал, тряхнул кудрями бодро,
Так, словно сон забросил за окно.
Я тоже встал, сомненьями разодран,
Весь изнемогший, словно в летний зной.
А он в упор пронзил открытым взглядом,
И, положив мне руку на плечо,
Сказал: «Тебе писать, братишка, надо,
Берись смелей. А пишешь ты ничо».
За разговором я не замечаю,
Как перешёл с Есениным на «ты».
А он мне - «слушай, завари-ка чаю.
Продрог я что-то. Кажется, простыл».
Трещат в печи смолистые поленья,
Пузатый чайник нехотя урчит.
А мы, его обиженные ленью,
В нелепом ожидании молчим.
Хоть к чаю нет ни пряников, ни торта,
Для грусти больше не было причин -
Ушла простуда капельками пота,
И значит гостю ни к чему врачи.
- Скажи, Есенин, только откровенно,
Ты над строкой вот так же не потел,
Когда врасплох застигнет вдохновенье,
Когда и ночь ни ночь, и день ни день?
Не верю я, чтоб ты писал «с натуры»
В прокуренных и тесных кабаках -
Хмельной от водки, пьяно балагуря,
в засосах и помаде на щеках.
- Да, задал ты нелёгкую задачу.
В поэзии ты знал лишь соловья.
Не злись - шучу. На откровенность, значит?
Ну, что ж, на твой вопрос отвечу я.
Стихи рождаются, поверь, не в «кабинете» -
Их там пишу, загулы отложив.
Они - закладки в памяти задетой,
Они - моей судьбины виражи.
Стихи наружу хлещут, как из трещин.
Они и радость, и густая боль,
Они тепло давно забытой встречи,
И первый снег, и первая любовь.
Они - кабак прокуренный и тесный,
Шальной от пива, водки и вина.
Они - и взгляды, липкие как тесто,
Завистников, и новая весна.
Они - до дыр исписанный блокнотик,
В котором почерк свой поймёшь едва.
Они - страны моей гигантской поступь,
Её надежды, смыслы и дела.
Я слыл повесой - этого не скрою,
И с жизнью, как с тобою, был на «ты».
Сознанья не терял при виде крови,
Осеннею прохладою не стыл.
Но мог ли знать случайный собутыльник,
Но мог ли ведать недруг или друг,
Как я один в своей «берлоге» пыльной
Пашу всю ночь, не покладая рук.
Как я, отбросив праздную весёлость,
Смахнув с лица повесы шаткий грим,
Забросив в угол «фрак», корплю над словом,
Грядущими стихами одержим.
Как проживаю прожитое снова,
Осмысливая свой вчерашний путь.
Как я встаю с тяжёлой головою
Не в силах глаз уставших разомкнуть.
Признаюсь откровенно - лгать не стану:
Я утомился от своих причуд.
А хочешь, я тебе открою тайну»?
И я единым выдохом - «хочу»!
Сказал и... вздрогнул. На столе будильник
Звенел взахлёб, подпрыгивал, как мяч.
Ах, как меня некстати разбудили.
Будильник, мой будильник, ты - палач.