Белорусолюбие

                (домыслы)

Верую, Господи!, помоги моему неверию…


                I

Она – как пузо без бандажного корсета;
черновиками света белого заставлена:
сырое – подано, готовое – исправлено.
До тошноты не закружись башка-планета(!),
а то с орбиты упадёшь до нашей эры,
как яркость с нимба Азазеля по Еноху.
Земля – задолго до космической карьеры.
Круги наматывает старая потроху.
Эдем де-факто. Века каменная парта
для человечества. Лишь «бе» и «ме» в округе – 
согласно дням атеистического старта,
где междометия – прапредки аз и буки.
Тут первозданность звероватая простором
без перспективы на приют пугает люто.
Незрелый воздух и ухание, в котором –
намёк прозрачный и добыче, и кому-то.
Природа смотрит отовсюду, как дикарка,
пока не зная синтетического фаллоса.
Она – отдушина для «Гринписа». Нахалка
ещё отведает ракет, стригущих налысо!
Natura дышит то ли цирком… то ль берлогой…
следит ли цепко, словно хищник перед прыгом?..
Для этих мыслей разум стал бы недотрогой,
когда бы был он тут, пусть даже и со сдвигом.
Здесь безопасна лишь трухлявая коряга.
Здесь не бывает ни воров, ни душегубов,
бо нет ни кодекса, ни чести, только тяга.
Леса тут без запретных зон и лесорубов.
Деревья те прошли б любую медкомиссию, –
лишь кое-где перебинтованные снегом.
(Во все века демографическую миссию
лес выполняет, дабы мог предаться негам
и бомж, и босс на пикнике, и бард в походе).
Костёр – в истерике. Смердит палёной помесью
слона и зубра. Все одеты по погоде –
в иммунитет, не побеждаемый и осенью,
да в шкуру, снятую с плеча съестного хищника.
Тут непонятно, кто враги, а кто коллеги.
Для их отличия не хватит и отличника.
(Такой естественный отбор в ХХ веке
примерно выглядел бы так: кафе, гарсонки,
ты – за столом, в руках – меню на полстраницы,
а тама – фирменное блюдо из печёнки
твоей, и ты – сидишь реально бледнолицый,
приготовляется всё прямо при заказчике).
Бруталы точат гарпуны, а бабы греют
собою чад али чертей. При их образчике
любые мягкие сравнения грубеют.
Вон в жанре ню самец ваяет статуэтки.
Меж ним и «дамой» – переглядки, переглядки…
Неутеплённое подобие кокетки
должно подбить грудастый подлинник на ****ки.
Так art-подарок пара ног кривых доставила
оригиналу, и щербатая улыбка
произвела алаверды и не лукавила.
Приятно стало подмастерью, но не шибко…

Таясь от власти вожака, а не позора,
за валуном глухим рычат на четвереньках
изобразитель и натурщица. Умора…
Разврата нет(!), хоть речь о недочеловеках.
Девица, судя по всему, без маникюра,
бо землю рвёт как будто цапками на даче.
Порнографическая, блин, миниатюра!
И ко греху софиты звёзд ещё впридачу!
(Зазноба данная в оргазменных гримасах –
пример ручного человека, явный признак
непостоянства человечности, в лампасах
будь то она, в зверинах шкурах или в ризах).
И, обрамлённое последней нотой стона,
«гэ» фрикативное из девичьего жерла
так стартовало к ореолу Ориона,
что для оценки этой прыти – нету перла.
По-волчьи вытянувши выю к лунным далям,
жена обмякла… снег ошпарила румянцем…
В их языке не разобраться даже с Далем,
той паре фору даст и второгодник с ранцем.
Осеменитель, обессилив от пассажа,
уткнулся мордой в белых предков стекловаты,
в затылок будущей роженицы, она же –
мать-героиня без пособий и награды.
Лежит он панцирем на ней и в темень гущи
волосяной глядит, жуя колтун прежёсткий.
В вонючих зарослях миниатюрной пущи
кобель учуял недогрызенные костки;
на всякий случай, поразмыслил еле-еле,
махнул рукой лапообразной, и без гида
он по лианам седины локальной к цели
добрался с ловкостью Тарзана-инвалида.
(Наверняка пороги долгого пра-прА-пра…
геном гимнаста выбить полностью из крови
дриопитека не успели, и та яро
достигла вен неандертальца поневоле).
Что за пейзажи?.. Водопады… влажно… душно…
песок похожий на раскрошенные кексы…
Наш странник шкуру скинул, то, что тут не нужно.
Слюна сочится по инерции. Рефлексы!

В мороке дум проголодавшаяся глыба   
эмаль зубную о мясистую ребрину
трёт до оскомины, но нет стереотипа
во вкусе рвотном, и едок блюёт на спину
какой-то штуки яркой. Опосля побега
харчей из мягких стен желудка, что есть мочи,
дикарь протёр чудной осколок, где калекой
в углу ютилась надпись «Cook» – узор, короче.
Две буквы «о» – как гимнастические кольца.
Пришелец (ню) на них повис крестоподобно
и без гвоздей примерил образ Богомольца,
преобразившись непохоже, но подробно.
Углы в подмышках тех – не 90°,
а что по Цельсию – неясно даже ртути.
Примерка якобывая Христова статуса
и на Гавайях не обходится без жути… 
Аборигены дикаря дырявят копьями…
Как возвышает их пред ним приём сравнения.
И дикий дух из тела вылетает с воплями!
Он попадает в эру, что – без исчисления.
Там не бывает ледникового периода,
нет промежутка или целого с границами.
Там нету глав, кругом одно главенство Вывода,
не спорит возраст ни с полётами, ни с лицами.
А вот и агнец многоокий лёг у пыра
и пышет шерстью, так похожею на терпкий
триумф завитых лепестков иль стружку с сыра.
Но взгляд примата стал таким до боли цепким…
 
Сегодня, бляха, время стрелками изранено
аж до костей! Кукушка хуже попугая!
На мушках пальцев указательных отчаянно
неандерталец наш, людей, ментов пугая,
в причёски тыкался гримасой, да что толку, –
на умилительный затылок не наткнулся.
А после в чью-то лакированную холку
залез он по уши и сразу задохнулся…

                II

Височны кольца обнуляют безразличие,
для наготы съедобна бронза с волосами.
Пока отсутствие тучнее, чем наличие.
Тут нам язычники ответили б: «А сами?!.»
Основы ветеринарии знает Велес.
Сварог – синоптик хоть куды! Перун – тем паче!
Бунтует в сердце-бурдюке кровь… будто херес,
пьянит… Эх, пай бы здесь – для понта али дачи!
Земля по-дат-ли-ва, как девка крепостная…
Азы Отчизны изучаю я оз-но-бом…
Примерно в это время сЕдмица страстная
могла б пройтись по оскоромленным утробам.
Я отдал слёзы, облучённые в Чечерске,
на всесожжение, и пара кропель мутных
горела с гордостью, мечтавшей о черкеске!
Пылала влага православно! Сроков судных
никто из капель не признал! Археобрюхо,
земля беременна останками, и ора
не даст ни выкидыш, ни бабка-повитуха.
Сеченье кесарево сделают нескоро…
(Самокопатель чёрный я, самоучитель,
я препарирую историю в геноме
моих сомнений… Живодёр или целитель?
Пока бойкот не объявило хромосоме
ядро стремления к познанию, покуда
душе бойкот не объявила плоть на рельсах,
пока в притоне не отрёкся от сосуда
ром в пользу рта, пока обрезанные пейсы
не вплетены в лобок блудницы Вавилона,
я буду рыть себя лопаткой под лопаткой!
Когда же лопасть раскромсает чьё-то лоно
или сотрётся до предплечья рукоятка,
или начнётся черноземье невесомости,
я отступлюсь, сочтя себя разгадкой бездны,
где тайна тоже озадачена до плотности
стихией тихою в дыхании невесты
моей). Потомки ляховатого Радима!
Пересидеть юдоль в засаде не удастся!
Ушами надранными нравственность любима!
И сотрясёнными мозгами! Надо клясться?..
Смотрите-ка… из-под исподнего Рогнеды
уж Красно Солнышко восходит уголовное…
И Хвост у Солнца – впереди (мечта кометы)…
Распространяется война междоутробная…
На мушку взять разгорячённое светило
непросто даже при наличии двустволки…
Пока Владимир помышляет, как Аттила,
а значит, к нам на лошадях прискачут волки…
И дал же чёрт нам эту дочку Рогволода!
Сказала б: «Вова… так и так… ты мне не любый…»
Так нет же, маткой попрекнула! Воевода
мне, падла, выбил «накрахмаленные» жубы…
Тьфу!.. Ё-моё!.. До сплава идолов по Сожу,
кажись, ещё четыре года, а пока что
я крест нательный себе за спину заброшу…
швырну единожды, а может, даже дважды…
а то распятью будет не на чем повиснуть…
и тень посмертная цепочку не удержит…
СЕКУНДОМЕР мне повелел в щербину свиснуть,
каб этот тайм остановить… кровавый скрежет…
Шс…
Шсиу…
Шсиу!..
Шси-и-и-у-у-у!..

                III

Немига – выпивка со льдом. Язык примёрзнет
к формулировке Н2О из белорусла;
как по окопу, по нему река елозит
и просит слова, будто вылитое сусло
в неё – источник красноречья. Из траншеи
головы волн по воле вьюг не вылезают,
бо воля слабая и водяные шеи.
«Эй, тётя доблая, меня тут обизают!» –
ребёнок-рыбка бы наябедничал совести
русалки с миной от застуженных придатков.
Где ночь полярная в глубинах водной полости,
одно сияние чешуйчатое сладко,
всё остальное в водоёме – присно пресно.
Река ползёт с моею мыслью параллельно,
в пути обмениваясь чем-то интересным.
Та – от природы дезертир, та – от теченья.
Вода седая – это снег. В дружине нашей,
где силуэты по колено покалечил
нам рослый уровень хладолюбивой каши,
смешно рассчитывать на ангельское вече…
Избыток белого – предлог для пляжа, Гарлема,
соблазн упрямый для чернил или для крови.
Намалевать бы на пробеле белом анима-
ционный фильм – орава глюков наготове.
Клюющий капсюли курок перед чеканом
большой имел бы гандикап в погоне (сжальтесь!)
за вдов количеством и за тугим арканом
для демографии «плодитесь, размножайтесь».
В разы уменьшилось бы люда поголовье.
(Шустрей свинца – предохранительна резина).
Где огнестрел, а где сие средневековье(!),
но луку явно не хватает магазина.
Куда спокойнее мне было бы с берданкой,
но кузней брезгует губительная эврика…
Меж лицевою стороною и изнанкой
су-гроба лягу я… Холера для холерика…
Окоченею, точно палочка в мороженом,
а на Суде Святом сошлюсь на ам-не-зи-ю…
Предвижу!: парень с перспективою стреноженной
осуществляет типуна анестезию,
обмылком лакомым закусывая слюни,
чья родословная – от приторного пота
соседской девы: отравилась накануне
жиделью прикомандированного плода.
Отшитый парубок уже прикрылся веками,
с причмоком банные обгладывая позы.
Физиология глумится над лелеками,
пока язык не долизался до занозы…

Какая странная весна в средневековье.
Дарить бы Розу Люксембург девицам красным,
а тут те на!: снежки лепите на здоровье
и во врагов метайте залпом али частно.
Мне снаряжение – как будто бы вериги…
И снег рыжеет от мочи под сапогами…
Эх, на кольчугу бы плеснуть чуть-чуть Немиги,
каб заржаветь к чертям со всеми потрохами!
Чего стоим в плену циститов, простатитов?!
А, кроме гибельных, тут нет других уколов!
Ну ладно я… бесплоден я… А вам бандиты
не помешали бы для будущих походов!
И где задира Чародей, Рогнеды правнук?!
В того ли тура Брячиславич обратился?!
Жаль, что Судьбинушка не принимает ставок,
а то бы жизнь свою поставить я решился
на перамогу Ярославичей, каб выигрыш
мне возместил потерю ставки хоть частично…
Обогащаешься в былом – считай, что тибришь…
Предвидеть собственное прошлое – цинично…
«У ра-а-а-а-а-а-ай!!!»
Минуя таянье, в ускоренном режиме
приливы массы низкорослой дамбу думы
прорвали с тылу моего!.. (А при нажиме
спина мурашек увеличивает сумму
до права зваться батальоном и высоты
крутых лопаток штурмовать, и по загривку
взбежать, и скальпом овладеть, лишить свободы
дот костяной во вшивой кожаной обшивке).
Меня толкают, как живую легковушку,
забуксовавшую в ХI веке…
Хотя бы дайте выпить фронтовую кружку!..
Ну никакой заботы ни о человеке,
ни о правах его (согласно декларации
когда-то принятой ООН в подмогу Богу)…
Меня тут мнут, как член во время мастурбации…
вот-вот и выблюю на чью-нибудь острогу…
а та войдёт кому-то в брюхо, и частицы
моей… Короче, даже рвоту под конвоем
тут этапируют в темницу из темницы…
Дождался боя я… дожить бы мне до воя…
Вен содержимое железом пахнет крепко,
хотя вбивается начинка только в память…
На запах родственный идёт вслепую метко
в крови согреться остриё, сосуды грабить… 
Бум!
Не в щит ли врезался я куполом шелома?..
Попал в аварию без транспорта… «Гаишник»
меня дубинкой добивает… Но приёма
из самбо русского не знает шаромыжник…
Туше!.. Но этого не хватит для триумфа…
Губу лежачему я рву по направлению
к скуле и далее, как кожуру с грейпфрута,
и кровь мне брызгает в глаза назло прозрению…
Потом разрыв я этот не загранулирую…
само Безумие беднягу покалечило…
Кляну страну!.. Я Совесть так дефибриллирую,
каб хоть она меня сейчас очеловечила…
Стян-н-н-нуло профиль мой… (Я будущее вспомнил…
там, над лицом построив арку из ладоней,
стекло, дыханием растопленное, пролил
я на бутоны убегающих бегоний…
Я за возлюбленной подглядывал от альфы,
когда заочное свидание в разгаре,
повсюду наэлектризованные арфы
искрят, мечтая стать плотиной Ниагаре…
Она, румянцем впопыхах накрасив губы
и расчесавшись буквой «щ» из слова «щедрость»,
из дома выбежала в сад моей запазухи…
Такая вот была награда мне за вредность
от недалёкого диагноза… Бездетность
все рамы в доме застеклила зеркалами…)
Жуда!.. Я в ок-на те гля-жу… По-щё-чин мест-ность:
от слов до у-ха про-ле-га-ет ост-ров шра-ма…

В контрасте красок кровь и снег творят слияние,
меняясь градусами… В поле – монополия…
Плохая свёртываемость… А заживание
есть разложение уже… Тут белокровия
гектаров пара испаряться не торопится…
А с боевых высот летального тарана
напоминает флаг Японии околица,
стяг, намалёванный ногою великана…
(Варьянт: последние страницы главной Книги,
из ЧАШИ капля гравитационной волею
упала кляксою кровавой у Немиги,
и Гибель там отвоевала автономию).
Я бултыхаюсь в оргии эритроцитов…
Как суверенные пропеллеры летают
здесь плюсы резусов… А эти бумеранги
(они же минусы) возврат свой отрицают…
Штрихи изогнуты… изгиб – залог полёта…
Как много жизни выдаёт неровность почерка
подстать кривой кардиограмме у кого-то…
Не отличает мой Авось тире от прочерка…
И сам с собою я аукаюсь успешно!..
Но нет конца следам хромого следопыта…
Тупик в развитии… А вводное «конечно»
теперь швейцар у своего второго смысла…
               
                IV

Семь дней закрыты окна в доме, но не в компе.
Она пытается кричать из чёрных списков.
Где в отношениях комфортно только помпе,
там есть нагрузка для межпозвоночных дисков.
Нема нужды вести учёт однообразия –
нема за что цепляться цыкающей стрелке.
Девичьим мозгом завоёвана Евразия!
Среди искусного погано самоделке:
на жизни зиждется в изгнанье, на изнанке
себя самой. А тама швы любому мулят,
тем паче беглой белорусской оборванке,
на наготу которой очи метко щурят
орда и орден Вельзевула. Раз за разом
со стороны хвоста крадётся к девке кто-то
закрыть глаза иль завладеть широким тазом.
Та не угадывает стук своих же ботов.
Затянет ноту немоты до кашля, чиха
(одно бодрит: нос зажимать уже не нужно).
Она без гостя – никакая повариха:
и в туалете, и в инете – всё натужно.
Во рту хоронит то ли кильки, то ли крики
без отпевания, Шопена. По привычке
помаду рдяную кладёт, считай – гвоздики.
Вплоть до 03 её молчанье истерично.
Дом так скукожен, что вращается с плечами.
Она – яга, но только в молодости. Это
вовсю роднит её с ночами, палачами,
но и с полётами без крыльев и билета.
Она избита выражением избитым,
но вот плетями душевыми не отмечена.
Вино из пор выходит с потом ядовитым,
хоть ты подкладывай девицу под разведчика.
Женоподобная изогнутая форма
до края залита свинцом, и всё застыло.
Теперь анархию тут возглавляет норма,
она приказывает и – тому, что было.
Яга надеется со страстью изувера –
в воображении ей что-нибудь обломится,
но с точки зрения груди и дальномера
от вспоминания цель ближе не становится.   

Стучать тут незачем – нет ни замка, ни створа.
Она по воздуху на мове белорусской
колотит именем, таким же как у Бога
первопоследним и мужским. Озноб под блузкой
посоревнуется с наждачкою за право
шероховатость зачищать на мёртвом теле,
оно живьём не отдаётся, а отрава –
капитулировать заставит на постели
иль на полу, в разливе крови глянцевитой,
которой волю даст негладкий угол стула,
случайно ставшего за прорвою убитой,
откуда не было ни отзвука, ни гула.
– Эй, ты, хозяин!.. Дай хотя бы дозу спермы,
и я ретируюсь до следующей ломки!..
Я заплету твои растрёпанные нервы!..
Иль унитаз позволь лизать по самой кромке!..
Да нет же, я не голодна, собой питаюсь!..
Ещё остались необглоданные кости!..
Я, как блокадница: пока не завоняю,
могу ютиться на правах незваной гостьи!..
Потом суши меня ты и – вместо махорки
кремируй!.. В мыслях не останусь, так хоть в лёгких…
Давай, заделай мною дырки в поговорке:
лихие молодцы не любят песен долгих!
Где руки – вверх, там ноги следуют туда же!..
Не хочешь трезво – можно с бренди, или сбренди!..
Да, мой товар не нужен и на распродаже…
да, я не в тренде… но пока что в севен-хенде!..
Продегустируй раззадоренные губки
в ажуре шёлковом!.. Не любишь опускаться?..
Хотя бы верхнюю губу заместо юбки
мне задери, бо разучилась улыбаться…
Ну был же пройденный рулон… отрезок куцый,
где мы с тобой – не в состоянии аффекта…
Смогу(!) из сиськи нацедить я пару унций
беспечной ночи без побочного эффекта…
эффекта в виде тошноты и треска платья,
ударных слов и усладительных побоев,
не засвидетельствованных… бо, правда, ****ь я,
спокойно бегала в покои из покоев…
Там, где предательство ещё и обосновано,
нет места жалости, тем более прощению…
Однако я не создана, а лишь срисована
с тебя в убыток половому просвещению…
Ты помнишь наши путешествия по бывшим…
а также нынешним и будущим подругам…
девичьим достопримечательностям, скрывшим
себя, как снежный человек, – под блудным духом,
распознаваемым по памяти и нёбом
учёной похоти?.. Твои любые бабы
мне стали спермовыми сёстрами, по пробам
распределёнными моим лесбийским пахом
промежду бёдер, утонувших в «тьфу-тьфу-тьфУ-тьфу…» 
Однажды оба заблудились мы в блуднице…
Там было всё серым серо… С такой-то сутью,
без этих чёрно-белых крайностей, девице
легко не сгорбиться в пути и не погрязнуть
в диване чьём-то с поднимаемым сиденьем…
Ей не грозит ни разгореться, ни погаснуть…
Не перепутает парение с хожденьем…
И нам несложно было слыть в таком офшоре
ночными зодчими… Паломники с поломками,
мы в нашей девушке завешивали шторы
и заполняли абортивными ребёнками
своими, мнимыми, приёмными пространство
от head&shouldersом залеченного темени
до напускного православного убранства
(досталось девке по наследству)… В смрадной темени
та башня вышла – дай баже… до апогея
прискорбным пиком добралась кому-то впику…
сама взросла, материала не жалея,
без долгостроя, бо младенческому крику
ни словарей, ни переводчиков не нужно…
тем паче вечной немоте… Изгой для кросса,      
я поднималась каракатицей, натужно –
одна рука была прищепкою для носа…
но ты сказал: «Мы – альпинисты!», – а приказы
не обсуждаются… тем более под юбкой…
Потом ты рявкнул: «Запевай!»… С восьмого раза
я затянула: «Незабудка, незабудка…»

Держась за скорость, не прося за выси ренту,
Борей проветрил нас до самой радиации,
изображая гимнастическую ленту,
освободившуюся от старинной грации…
Морские львы, разбухнув от густого рыка,
вокруг волну пустили, как на стадионе,
за скользоту болея гибельного пика,
что назван именем того, кто на амвоне…
Как по стремянке ты по мне поднялся выше,
в небесный лаз нырнул, подпрыгнув, и оттуда
меня к себе ты затянул, на признак крыши,
на руку волос намотав… (Ну не паскуда?!.)
И мы поплыли в жвачном аромате пара
из чьих-то уст, нацеловавшихся до крови…
Я поняла тогда, что всё-таки мы – пара,
бо ты надел мне колокольчик, как корове…
Насторожённое пространство-недотрога:
куды ни глянь – повсюду возмущались струны…
Такая девственная, белая дорога
меня разглядывала, словно смуглы гунны…
Трень-брень(!), и света неразбавленного кадку
в лицо плеснули одноклассники… Не вы ли
суёте мне сомнамбулическую взятку,
каб голоса в кармане внутреннем не выли?..
Трень-брень(!), и тёплая усатая еврейка
меня целует прямо в бровь… обеим колко…
тату на памяти… Та тётя-телогрейка
семью любила нашу долго-долго-долго…
пока в жару не эмигрировала… к морю,
где невозможно утопиться… Даже тётину
объёмность буем объявили… Место горю
есть в сочетанье «эмиграция на Родину»…
Ходила шишкой в психлечебнице – Еврейкой!
А окочурилась обычной санитаркой…
Таким Макаром стали тётя с Моисеем
антагонистами по части божьей кары…
Трень-брень(!), и я, где ни замка нема, ни створа,
стучу по воздуху на мове белорусской
любимым именем, таким же как у Бога
первопоследним и мужским… Озноб под блузкой…

От струн невидимых, от громкой(!) дружной дрожи
про-ис-хо-ди-ло сот-ря-се-ни-е прос-транс-тва…
И сверху сыпались серебряные гроши…
Глотая рвоту, волоклись, как после пьянства,
мы в воздух треснутый… туда, откуда виды –
как из разреза бледной бабы габариты…
И нас весь путь сопровождало ощущение
такое, как за миг до семяизвержения…
Как будто двойня из пещеры после взрыва,
как будто воды изо рта с зажатым носом,
мы из ума вошли в объятия прорыва,
прорыва в области вселенского вопроса…
Он взял нас за руки сухим отцовским хватом
и в тишину повёл дремотную, нагую…
От света жмурились и мы, и мир, и атом…
Меня, иную, заменяли на другую…
На языке я неопознанном твердила:
ан хадюлб ыволог адюс етисен! ыб-я
аз алувезьлев алшыв жумаз дереп йонзирт!
идярг йываворк анатас! идярг зи ымя!
йажотчину янем и рим сачйес и онсирп!..
………………………………………………
………………………

Ударом в бок меня ты выволок оттуда,
как будто из – кольца цыганской вереницы,
и прокричал: «На руку глянь свою, подруга!..
Там от когтей мокрят борозды!.. Кровь сочится!..
Разлив зрачков – и нет белков!.. Да, у паяца,
того, с небес, всё так и есть!.. Ша-лит те-ня-ми…
Не первый раз я у него!.. И хватит сцаться!..
Мне ещё лезть туда руками и губами!..
Обратно раю путешествие в девичье:
набито вакуумом или чем когтистым!..
Пойми, беспомощна загадка неприличья!..
Пасует перед ледоколом мускулистым!..»
С тобою быть – как у цыганского барона
красть лошадей, чтобы ускакивать от рани…
Но лучше ночью светлячок, чем днём ворона…
Подачки слаще недодач, а горечь – грани…
То, чего не было в помине, вспоминается
куда быстрей, чем то, что было мимо сердца…
Моё присутствие с тобой не начинается…
Я меньше «тика»… Я дитя мизерных терций…
– Ну шо ты крычыш тут?! А?! Чаго крычыш?!
– Дык я ж пра сябе…
– Шо ты тут робіш?!
– Я да цябе прыйшла…
– За якім херам?!
– А ты адгадай… Мяне ты не зможаш адгадаць… Я – не яны…
– Ты прыйшла атравіць мяне!
– А-а-а як ты… гэта самае… здагадаўся?..
– Вось гэта і ёсць сапраўдная тайна! Пайшла прэч! Драпай у рай!
– …

Кали историю сию через кисею
прогнать раз несколько, а жмых скормить животным,
на звонком дне получим чистую идею
существования народом автономным
в составе княжества великого Литовского,
в суровых рамках инстинктивной конституции,
субъектом страхофедерации. Тевтонского
и азиатского разлива экзекуции
её создатели заочные в законе,
законе первом из классической механики.
Не раз ушами крали рыцарские кони
эхО копытное у ханов или хаников.
Была в Литве у белокняжеств автономия
такая, как у квартиранта; как у члена
в колодце скользком, где вручную анатомия;
как у ребёнка в бабе; как в гробу у тлена.
Соседи сделались сиамскими друзьями
(не обошлось без азиатского сравнения).
Религиозный глазомер промеж князьями,
казалось, был ещё до миросотворения.

Ничья прострация… и кто-то вроде Шивы
шестью руками разгоняет карусели
монгольских тУманов… Оно и так паршиво,
а тут ещё сия напасть – на самом деле…
Славянский воздух в азиатской центрифуге
напрасно силится свою повысить плотность,
чтоб стрелы вязли в нём, как похотливы руки
в цыганских юбках, практикующих несчётность…
Совсем не радужные радужки, и зенки
не отличить от них в надрезах басурманов…
Да как они ещё и щурят эти щелки?!.
В пространстве, жаль, не предусмотрено карманов,
а то бы спрятались туда, и только тени
торчали б чёрными платками из кишеней…
Обапол – предки-земляки, и их качает…
Я, как в лесу… и он редеет и дичает…
Смешно… по части косолапости монголы
не уступили б и матёрым футболистам…
От тетивы такие крепкие мозоли,
что кровь оттуда бы не взяли без дантиста…
Андрею Полоцкому – боль – лицо скривилось,
когда стрела в меня вошла иглою вуду
как в чей-то образ и подобие, вонзилась
в пупок (бо я напёр дырявую кольчугу),
вошла на чверть, могла насквозь, но позвоночник
стал тупиком для ядовитой «электрички»… 
Да, я не баба на сносях, и мой сыночек…
плод, не зачавшийся… порадовался птичке
напротив слов «в роду – последняя матрёшка»
в моейной генеалогической анкете…
Повеселился мой Андрюшка?.. Гошка?.. Лёшка?..
Ах, эти вечные, неназванные дети…
(Стрела влетела в закрома приватной памяти,
упала к деду моему на стол обеденный.
Да и не то, чтоб не любил он остро амати,
а просто блюдо это от дворовой вредины
некстати подано, противоречит чаю.
Отец отца и отчим гомельского Гуда
вот-вот сойдутся мат на мат, а я скучаю
по пубертатному теплу ночного чуда…
Да, кстати, дед на днях вернулся из Монголии,
он там осваивал железную дорогу.
Где белорусы, там столица Трудоголии.
Где Беларусь, там недруг с Западу, с Востоку).
А почему ж я не преставился доныне?..
Условность часто подражает терапевту,
внушая нам: «Откройте рты, мои родные!», –
и чем навязчивее явь, тем больше блефу…

И как монгольский хула-хуп мы разогнули?..
Я не пойму… Наверно, у дружины нашей –
метеоризм, её распёрло до «а хули?!.»
Нам куда легче было б с Пересветом Сашей…
Ватага вывалилась из лихого хвата,
как из ладоней гончара начало формы,
как возбужденье из раскрытого халата
и как из ига консерваторов реформы…
Бежим, орём… Споткнёшься – back-vocal затопчет…
Но почему татары прут бок о бок с нами?..
Ох, от своих потом предатели схлопочут!..
Ну, а покуда – ямы… ямы… ямы… ямы…
(иль это лунки в почве мозга не засеяны:
одна – прощением, десятая – отмщением,
двадцать вторая – триумфальными бассейнами,
сорок четвёртая – земным обогащением…
Вон та – закопана, вот эта – не раскопана,
а ведь могла бы стать ртом Разума иль кратером,
кричащим: «Юрочка, твоя Фортуна грёбана
обзавелась каким-то неподъёмным райдером!»
А вот у чёрных огородников здесь пруха:
на месте лунки – рыхлый холм и без ограды…
Моя тут Зрелость похоронена, по слухам…
Её побег взошёл седым, как седум рядом…)
Ме-ня ли-цом су-ют ту-да, где мес-то сле-ду,
в зем-ле пы-та-ясь у-то-пить… пол-но у-мель-цев…
Од-но спа-се-ни-е: на-сквозь про-грызть пла-не-ту
и на-ды-шать-ся на ма-те-ри-ке ин-дей-цев,
каб рань-ше Ку-ка стать е-дой… Да что такое?!.
Земля на вкус куда отвратней губ случайных…
Во рту какой-то прусский привкус… неродное,
бо на зубах кровавых скрипов нет печальных…

Опять воскрес… Тут обновление не новость…
Здесь утопическое стало закадычным…
По сути судя, Смерть до смерти любит скорость,
а потому пока не поймана с поличным…
Повсюду чёрные кресты… кресты в движении…
Я принял сторону нолей али морали?..
Вот-вот и витовцы при контротражении
перечеркнут мечами по диагонали
на пять столетий крестоносцев-рогоносцев,
которым Вера изменяет с Вельзевулом…
Боюсь, не хватит ни отцов и ни колодцев,
чтобы отмыться нам хоть частно, хоть агулом…

В конце победы той… ступая в исступлении,
я шлем-ведро с христианина, мной убитого,
стянул (забыв о мародёрском преступлении)
и сам залез в него, вовнутрь мрака липкого…
В разрез для глаз бросает Солнце свет по горстке…
Тут налицо средневековый бункер фюрера…
Я – словно палец в окровавленном напёрстке…
А голова напоминает шарик шулера…
Мою башку не угадает наше Время
в хитросплетении остылых рук Истории…
Меня вы слышите, компьютерное племя?!.
Учует только ДЦПшник в санатории…
М-м-м-м-м-м-м-м…

                V

Гуляет Гелиос в гандбол, стучит об землю
светилом жнивеньским, его бросает в окна.
Дом аутизменный с претензией на е…лю,
Эрот-голкипер защищает бесподобно
скабастый створ. Из рамы той седьмые сутки
смердит оргазменным перхотным перегаром,
цветами, слизкими от трупа рыбы тухлой,
хотя супружница ловила раков раком
в перине потной на полатях: в рейс со скрипом
ходили из-под потолка да в поднебесье,
где невозможно отравиться польским грибом,
туда, где пышет воскрешённое Полесье
яслями полными…
                В избе кровянит воздух,
будто с паветра сняли кожу, словно плёнку
с зерна гранатного пинцетом косметическим…
или космическим… Хозяин влажну жонку
своим хвостом передним мёртво заземляет
и отправляет к Богу с семенем сомненья…
Та воскресает… воскресает… воскресает…
А это много, много даже в воскресенье.
Тут всё по-тихому: затор от стонов в горле…
в окопе рта таятся от поработителей
слова… как шар, её башка, на шее узел…
крупнокалиберная глотка как с глушителем…
Тут потолок отныне – дно, а с пола капли
небесной Припяти – на профили примером
для слёз постдевственных, что путаются в пакле
подмышек женских, но идут своим манером…
Тут веки-леки – от рассвета, а от зова,
от зова – дактилоберушей изобилие,
и пёс, по-польски разбрехавшийся, – от взлома.
Им под се-бя хо-дить хо-те-лось от бес-си-ли-я…
друг че-рез дру-га пе-ре-ва-ли-ва-ясь е-ле,
два крепостных, скреплённых узами венчания,
вовсю забыли о повинности, наделе…
«Животноводство» довело до одичания…

Маёнтак панский. Семидневная супруга
пе-ред-ви-га-ет-ся как будто по сугробам.
Ля, только что обогнала её старуха!
С такою скоростью одно – ходить за гробом…
Змея тяжёлая, железная, из звеньев,
обвила женины костлявые голяшки.
Тут расстояние от пламени до перьев
куда короче, чем от ляжки и до ляжки.
За крепостною пан давно устроил слежку.
Ей цапку куцую дала малая панна,
и молодица еле-еле полет стежку.
Та нежилая неуклюжесть так желанна,
что взгляд мужицкий отклоняется от курса
и останавливается для перекура
на том отлёжанном крестце чужой жанчыны
(он при прополке исполняет роль вершины);
не чуя потными долями долю вдовью,
из-за бедра похабно зыркает на мужа,
и наклонённое лицо с улыбкой, с кровью,
по сути выглядит, как вековая ружа
с молочной пенкой на боку, что подвернулся
под выплеск мегаумиления анёла –
на белорусском языке чуть не ругнулся,
а то могли бы посадить на шпиль костёла…
Поодаль трудится и девкин благоверный,
опутан тем же обувным аксессуаром.
Муж в землю вкапывает комель здоровенный.
Нательный столб и сам встаёт… и пышет жаром…

Опять прогул по воле похоти. А коли
в душе шляхетской – ни души, бульбаш активный
теперь привязан к стояку, – в гостях у Боли,
а та манда в расцвете сил – партнёр ревнивый!
Вовсю секут неиссякаемый источник
честного семени Полесья, – вместе с осью,
Зямлю раскручивая. Каждый – неустойчив.
Супруга в стежку повалилась всею плотью…
Не соответствует количество ударов
лимиту вздохов… Организму надоело…
Спина закончилась давно… и кучи шрамов…
и плети лишние освистывает тело…
А муж ступает, содрогаясь от икоты,
он из пруда парного вынырнул, омытый,
в саду каком-то… Непочатый край работы!..
Трава не кошена!.. Неубранное жито!..
Там рукава, до ям засученные щедро,
запястий ниже опускаются, не мнутся
уже, лучами по планете волокутся
и не сдвигаемы ни кулаком, ни ветром…

Вся копоть Родины скопилась над Церковищем,
вся гарь сознания здесь грезит об обрезе,
и каждый жаждет познакомиться с чужовищем,
каб кровь хлебать на брудершафт. Тьма – свет на срезе.
Тут пончо снежное напялено на избы, –
одно на все, в нём дополнительные дыры.
Снег от испуга над деревнею завис бы,
но притяжению снежинки – пассажиры
из туч на грани катастрофы… Белорусы
и искры в мантии очей – не расточают
свои аЭродинамические плюсы,
но скоро нас тяжёлой смертью накачают,
и полетим, мерцая, вверх… Потом зеваки
протрут и ясные глаза, и память ясную…
А после сделают поместные поляки
менталітэт своею собственностью частною…
Сугроб – зависимости символ, прилипания,
а снегопад – образчик суверенитета.
У суток нынешних – период потакания
январской ночи. Белый холод вместо света –
проводником к избе, где пыл мужицкой хунты
едва ступает по небритости без сланцев.
Тут – предводители проигранного бунта
(они же – собственное панство для повстанцев).

Василь Ващило: Хопіць працаваць за «бардзо добже»! Так, першы блін быў камяком… Але мы атакуем Крычаў яшчэ раз! Захопім яго! Блакіруем замак! І прымусім радзівілаўцаў здацца!

Василь Ветер: Эх, хутчэй бы дзень!

Иван Карпач: Адна бяда – гарматы… У іх – гарматы…

Стэсь Бочка: Зноў за рыбу грошы! Мы ж ужо вырашылі, як з імі быць!

Иван Карпач: Адной нянавісцю ад іх не абаранішся…

Василь Ващило: Нянавісць – нашы гарматы! І ў нас іх больш! У нас перавага! 

Я: Здаецца, я ўспомніў… гэта ж універсітэцкая праграма…

Василь Ващило: А ты там што плявузгаеш?!

Я: Мужыкі, яны ўжо ведаюць пра нашы намеры… Яны апярэдзяць нас… Яны нападуць на нас чуць свет, знянацку… Мы не паспеем арганізаваць абарону… Амаль усіх нас…

Василь Ващило: Усё, я зразумеў, хлопцы, спаць пара! Сілы патрэбны! А ты, малады прарок, медавухі глытні, думкі горкія разбаў. І не хвалюйся, ніхто пра нашы намеры не даведаецца, Юда даўно задушыўся, а больш няма каму… Добра, яшчэ раз паўторым план і – спаць!

Я: Загадай, каб на шухеры паўважлівей былі…

Василь Ващило: Дзе-дзе?..

Я: На варце!..

Василь Ващило: Добра, пайшлі спаць… пакуль ад сну не стане моташна…

Я: Лепш буду маўчаць… а то застрэляць яшчэ…

На крюк подвешенный за рёбра я наживкой
для крупной смерти… та клюёт, но не заглотит…
Я тут болтаюсь исторической ошибкой…
и постепенно исправление приходит…
Вблизи – поплечники на кольях, как на палочках…
Шесты – прямые конкуренты позвоночникам…
Нас объегорили в милитаристских салочках…
Я изучал удачу, будучи заочником…
Бля, из жалейки пузыри на небо рвутся…
Сия фантазия – психоз разнообразья…
Об темя ноты замороженные бьются…
А вот и наш знакомый сад!.. Эх, Вася, Вася…

                VI

Дождь, на глазок, – скелет Всемирного потопа.
Дезодорант с дистиллированной водою
пылит душисто. Где «кап-кап» не чуть «топ-топа»,
тем паче если он шукает шик-постою.
Repeat, и можно рассмотреть гримасы капель, –
вид, как у тех, чьи парашюты не раскрылись.
Рипит стекло. Жаль, опоздал на век В. Каппель,
а то бы пришлые зубами подавились.
Ларец-мутант – склероз рассеянный – рессоры,
с похмелья смотрится, как предок лунохода,
а на стекле плодятся мокрые курсоры.
Последней спичке в коробке чихнуть охота.
– Апчхи!.. Diable!..
М-м-м!.. А я и не предполагал,
что в ливнях варварских заводятся дельфины…
Завоевательная девственность России!
Образчик для капитуляций Жозефины…
Страна величественнее моей Марии…
но не меня!..
Не задохнуться б в глубине чужого воздуха.
Мы тонем, двигаясь вперёд и даже в гору.
Заржав, по очереди кони просят посоха.
Сердца устали от мажору. Время – жору.
Концерт заоблачный. Гроза – гроза хард-рока!
От герба как-то откололся и по-чкаловски
промеж двух башен-близнецов (детей барокко)
летает хищник одноглавый, императорский.
– De lа! Conduisez jusqu'а l'aller!

В психоделическом дожде – мосье крюшоны;
как камни банные, шипит июльский полдень;
и кармелиты, и солдаты – в капюшонах.
Бунт слёзных желез – недоношенная осень.

Наступатель: Каковы ваши владения?

Настоятель: Тысяча домов…

Наступатель: О! Это очень много! И чем вы занимаетесь?

Настоятель: Молимся…

Наступатель: О! Это очень мало!

Vip-фатализм лелеет люксовая келья
(вся роскошь в том, что тут в суфлёрах – миниэхо).
Настало время познакомиться с Бездельем,
да неохота отрекаться от Успеха.
Клинок засунули в кулак заместо ножен.      
Не доказать бы теорему треуголки…
Хотя и факт опровержения возможен…
Гостеприимство тут на уровне помолвки…
Меня встречают в этом царстве, как хозяина…
Возможно ли завоевать свои владения?..
Здесь из врагов моих лишь я… Потомок Каина?..
Пора заканчивать военные хождения…
И наплевать на македонские масштабы!..
Зачем из кельи уходить, чтоб кончить кельей?..
Молитву знал бы, помолился бы я, дабы
в дороге что-нибудь случилось с артиллерией…
Луг – ограниченный окном до стадиона…
дренажа нет… матч остановлен из-за ливня…
Вам далеко до Stade de France!.. И до Панова…
Как будто бы… позавчера вы слезли с бивня!..

Коль на коне король, то ходит как угодно
(не набрести б на маты местной королевы),
он жеребца ногами обнял плотно-плотно,
как дева в страхе провалиться глубже плевы.
Булонский лес куда бедней, чем белорусский…
В Париже гущу возмещают шевелюры
и на головах, и под юбками… На прусский
похож немного местный лес… Мои аллюры
не говорят на языке тропинки этой…
Но, благо, непарнокопытный переводчик
мне помогает, чистокровный вид поэта…
У-же на-ре-чи-е кос-но-я-зыч-ных ко-чек
мой коп-чик вы-у-чил… Чаго? Чаго? Нічога!
Прогулка тянет на экскурсию по говору
Природы, достопримечательностей много…
Дожди валяются, готова Флора к сговору
с самим Стрибогом, к пакту о ненападении…
Вверху – некроз у синевы… без ампутации
не обойтись… и скальпель молнии на бдении…
Пока румянец мой – в расцвете адаптации…
Напротив – озеро – живой каток для Ветра,
а рябь – следы его и НЛО для рыбы…
Вон целый выводок грибов!.. Они из фетра?..
Сейчас я съел бы чёрных трюфелей, а ты бы,
передовая белорусская русалка?..
Нет чешуи… она ходячая, без группы…
В ночной карете мне дремотная гадалка
в ладони гавкала про полоцкие губы…
Ундина, сядь же ты верхом на императора
и так стебай меня косою по колену,
чтоб мы по озеру – от берега до Адлера,
где не привидится мне некая Елена…

Белоруска: Не, пан, возера тут глыбокае!

Бонапарт: Je ne comprends pas…

Белоруска: І не зразумееш!

Бонапарт: Je ne comprends pas…

Белоруска: …   

Бонапарт: Comme votre nom, mademoiselle?..

Белоруска: Ды Фрося я!

Бонапарт: Je ne comprends pas…

Белоруска: Фрося! Фрося! Фро-ся!

Бонапарт: Frosa?.. Frosa… Frosa!.. Asseyez-vous а cоtе, Frosa!..

Белоруска: Хоць бы ты сам у сядле ўтрымаўся! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Бонапарт: Je ne comprends pas…

Белоруска: Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Бонапарт: Je ne comprends pas…

Белоруска: Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Бонапарт: Un salaud…

Белоруска: Ехаў бы ты ў Парыж, карантышка!

Бонапарт: Un petit salaud… Up up up up! Up up up! Up!

Очередное подкрепление для мороси,
к утру пополнилась до ливня, смена рода.
Гроза о гранде грезит, о военном Соросе,
она по праву стала полководцем года!
Островитянин, плод беременного паруса,
стоит у щиколоток мокрого костёла.
Воитель видом выше стен на пару ярусов.
Земля и стремя! Завершён период пола…

Слуга: L'еquipage servi, mon seigneur!

Наполеон: Bien…

Настоятель: …

Наполеон: Прощайте, друг мой…

Настоятель: С Богом…

Наполеон: Жаль, что я не могу взять с собою в Париж этот костёл… Собору Нотр-Дам было бы не стыдно соседствовать с ним…

Настоятель: …

Наполеон: Sur Moscou! Avec dieu…

Уже как год в Париже и Варшаве работают четыре печатных двора по производству фальшивых рублей, они вбрасываются в экономику России для подрыва её финансовой системы. Существует даже специальная грязная комната, где новенькие банкноты превращают в подержанные, возя их по полу.
Будут ещё и изнасилования монахинь, и стрельба по иконам…            

                VII

Мой минский сон остановился в полушаге
от агрессивного арийского рассвета…
По-том про-ро-чес-тво в чер-ни-лах на бу-ма-ге
ос-тав-лю, в зва-ни-и по-ни-зив до на-ве-та…

Весенней ночью небо было обескровлено –
из вечной тьмы хватает хоботов встопорщенных.
Для неба с кровью голубой не сыщешь донора
в столице пришлых женихов и доморощенных,
в столпотворенье тупиков, идей и умыслов.
Имеет фору перед спором исполнение.
Пришла эпоха дефицита нежных суффиксов.
Пример уродливой свободы – ударение.
Воняет прелью – всюду эльфы, цверги, тролли.
Отныне воздух этот – собственность сказаний.
Мы дышим в долг и помышляем в долг о воле…
Освободиться бы хотя бы от желаний
во время карликов и карликовых зданий…
Копыта ли с брусчаткой чокаются чётко?..
Иль это Водан мёд смокочет поэтический?..
Не вдохновляет лошадиная чечётка,
бо жеребец заказ имеет политический…
Гнедое Эхо привело на Серпуховскую
чутьё, к пещере №9… Двери… дверги
стоят во тьме, скрывая суть свою бесовскую
от светлоты… А где же банковские клерки…
али хотя б большевики?.. Подобно гейше,
не спорит Эхо тут…(Чем больше большевизма
в расчёт на душу населения, тем меньше
в державе этих самых душ. Закон фашизма).
Чуть выше тумб свартальфахеймские швейцары
в колосья косы заплетают на бородах –
сухие, медленные виды Ниагары.
(Клубки у Родины раздетой на ладонях,
листа гадательными спицами цыганка
не свяжет бабе на лобок, до крови лысый –
украли русое тепло. Страна – для панков,
и роды ранние у ней: вылазят пысы…)
С повторной бледностью, с проветренною мукой
в подъезд чины вошли – кто болтуном, кто букой,
спешат, но время на часах у всех неточное,
в слове «история» бы стать последней буквой,
тенями чувствуют бессмертие заочное,
на каждом нимб перегорел. Не каменеют
границу явного нарушившие эльфы.
Трость многоместная перил, рубель ступеней
разгладить пробует потоптанные шлейфы.
Шаги щедры, и поднялся на третье прясло, 
рябея, уровень свядомасці народной.
Чины по очереди в высоте погрязли;
и в очевидной неизвестности, дородной
от политического харча, захлебнулись
для организма и монизма незаметно,
едва-едва в сиюминутное впихнулись,
чтоб об абстрактном разговаривать конкретно.
Здесь арендован конвертируемый запах,
среда вручную оцифрована с огрехом:
вдыхаешь 0, а выдыхаешь 8/5.
И что-то делать надо со вчерашним Эхом
от счёт, оно стучится в зеркало влюблённо.
«Двухцветный флаг напоминает бинт кровавый?»
«Он впопыхах от паха Родины оторван?»
«На гербе – иго „иго-го!” и рыцарь бравый?»
«А это что, японский стяг по-модернистски,
где солнце сонное распластано в закате?»
Вопросы гномов нападали по-бандитски,
исподтишка, и было нечем отвечати…
(По росту – кхмеры, а по возрасту – химеры
завоеватели пустот недоумения.
Они орут, пробравшись во владенья веры:
«Приставку „со” мы приковали к слову „мнение”!»).

По весу чей-то мочевой подобен дыне,
вот-вот и вывалится шар биоанклава,
и поползёт он в шевиотовой штанине,
как удивлённая еда внутри удава.
Скрипит, неймётся без шагов сапожной двойне
по воле еле вспоминаемого ветра…
Кто – будто дерево обутое, чьи корни
теснятся в рамках 43-го размера?!
Вон тип мычит по-белорусски… Оп, запнулся –
овладевает Дегейтер его мычалкой;
стул на дыбы он ставил, чуть не навернулся,
и всё закончилось скрипучею качалкой.
Поодаль дяденька глядит в экран оконный
и проклинает эмиграцию Зворыкина;
уединился протестант, момент раскольный,
по крайней мере в рамках комнатной религии,
среди адептов ожидания, где в жертву
ежеминутно добряки сдают по нерву.
Вон по TВ от …18 года –
документальный фильм без сурдоперевода
и без повтора, про монтаж нема и речи.
По телевизору транслируется смута
в рассвете мартовском. Раздолье для картечи!
Сюжета нет, не начинается покуда…
А вот и главная выходит героиня
из-за угла. Наверно, утренняя лярва.
Жакет, подол до подземли. Антибогиня!
Пакет подмышкою, податливая карма.
Не террористка ли? Взрывать-то вроде некого,
уж все разорваны с избытком и с запасом.
А не себя ль суицидальною калекою
предвидит барышня?.. В Адею первым классом?..
Да ради Бога! «Ритуалу» будет прибыль!
Но лучше в поле… или завтра человечество
послать навек… Нехорошо, чтоб чья-то гибель
подорвала нам возрождение Отечества!
«С мещанкой этой бы попеть постельный йодль
мне перед тем, как я помру… помру от рака…
Но нет, подержанная, стой внизу поодаль!..
Не обрести мне независимость от брака… –
подумал дяденька, а девушка, о Боже,
тирольский танец исполняет в центре Минска
и агрессивно улыбается, – Похоже,
в моей реальности произошла описка…»
 
Когда опаздывают люди, раньше срока
штурмует лоб орава мыслей с транспарантами,
на них написано с ошибками – Марока!
Нам надаело быть для мозга эммигрантами!
Кто в шайке первый, тот на сход придёт последним!
Харэ на стрелки тпрукать для неторапливых!
Где гловари?! Не продались ли дням висенним?!
Без них канчайте! Тут хватает говарливых!
Оно, конечно же, прельщает стать тостуемым…
Но лучше, мысленно командуя Малашкой,
быть надлежащим подлежащим, чем сказуемым
без окончания, отрубленного шашкой…
Народовольцем лучше быть, чем добровольцем…
Политиканом лучше быть, чем партизаном…
Гораздо раньше пешеходов встречусь с солнцем
на этаже, а в перспективе – с пармезаном…
А вот и пара долгожданных навигаторов!
Незаменимы в буреломе веских доводов!
Где голос внутренний молчит, зовут ораторов!
Пожатий дубли – и нема для гнева поводов!

Под потолком стола когорта ног волынит,
на крыше руки – будто крабы те на привязи.
Едва поскрипывают стулья племенные.
Покуда нету никого на местном клиросе.
Стада невыкормленных мыслей, еле блея,
углы невидимым туманом заполняют.
Рикошетирует заветная идея,
и лбы подставлены, но та лишь задевает…
Срок округляться коллективному порыву,
чтоб покатиться от границы до границы.
Углы и стены уступают только взрыву,
и эллипсоид принимает форму призмы…

По повелению АмОна или Аммона
какой-то карлик белокурый (властный орган)
вдруг подтянулся на карнизе с боку Запада
и пунктуально просиял нам: «Guten Morgen!»
Глава окно взломал, боясь IQ-пожара.
От Высоты приняв паветраныя буси,
прокукарекала оральная Сахара:
«Ўзыходзіць сонца незалежнай Беларусі!»

Я электроны сна знакомлю с мостовою.
И голова моя, как в храме, непокрыта…
Да что такое?!. Вереницей дождевою
на ум упали отщепенцы алфавита… 

Я: Э! Э!! Э!!!

Глава: Вы мяне клікаеце?!

Я: Ага! Вы ж там толькі тэлеграму кайзеру не пішыце! Роўна праз месяц…

Глава: Якому кайзеру?!

Я: Вільгельму другому!

Глава: А на хрэна нам цяпер твой Гагенцолерн?!

Я: …

                Телеграмма Рады БНР кайзеру Вильгельму II

Рада Белорусской Народной Республики, как избранный представитель Белорусского Народа, обращается к Вашему Императорскому Величеству со словами глубокой благодарности за освобождение Белоруссии немецкими войсками из-под тяжёлого гнёта, чужого господствующего издевательства и анархии.
Рада Белорусской Народной Республики декларировала независимость единой и неделимой Белоруссии и просит Ваше Императорское Высочество о защите на подконтрольной ей территории для укрепления государственной   независимости и неделимости страны в союзе с Германской Империей.
Только под защитой Германской Империи страна видит лучшее будущее.
               
Янка Середа
Иосиф Воронко               
Антон Овсянник
Пётр Кречевский
Иосиф Лёсик
Роман Скирмунт
Александр Власов
Павел Алексюк
               
25 апреля 1918 г.

                VIII

Лежанка узкая, как поездная полка…
или подход к оберегающей презумпции…
на бок опасно повернуться… ноет холка…
Я вычисляю Совесть методом дедукции…
ТеснО от Скуки сексуальных посягательств…
Она является гарантом безопасности,
но не в тюряге, не в рассаднике предательств…
В местах общественных довольно много частности…
Восьми кубов коммуникабельная камера
всё расширяется со скоростью Вселенной…
Со мной на пару репрессировали б шафера…
он затянул бы мне на шее онемелой
венец петли… Воздушный шар в губах ребёнка
от пустоты жиреет… только рядом ёлка…
Каморка эта так же ширится покуда…
Ещё немного увеличь масштаб маршрута,
привычка, чтобы я с разбегу прыгнул в стену…
До потолка, как и до неба, – не добраться…
Своё письмо на нём куда теперь я дену?..
Моей подмышкою моей не оказаться,
как мне в углу с седой, несбритой паутиной…
А вот – решётка на окне… Пустоты – нолики…
И я квадратики крещу победы мимо…
Могильный крест имеет вес али наколотый!
Раскат кирзовый вызывает страх и радость,
что крышка камеры откроется для «Лазаря»…
На языке гастрономическая гадость
воспринимается, как хлеб из пальцев Пастыря…
Здесь коридор, считай, дорожка беговая
для взгляда слабого, замлевшего от близости…
Кто за соседними дверями – я не знаю,
а Телепатия доносит лишь о низости…
Тишь – это чушь, но в чистом виде, без семантики,
без отягчающих для слуха обстоятельств…
Здесь, в тишине, скрипят развёрнутые фантики
костьми – от неопровержимых доказательств…
Сбежать возможно только в сон… И это, если
его сюжет не о тюрьме… Эх, дать бы дёру,
самоотверженно заснув, туда, где Пресли,
пусть пятилетний, мямлит гимны впику хору…
Я от всевидящего ока надзирателя
отгорожусь отцилиндрованной окружностью,
высоким циркулем начерченной… Но кстати ли
я стану осью с неприметною наружностью?..
Крестом безруким, но с усами буду вкопанный
в голгофу возле Шауляя, где без гула –
столпотворение крестов, они там собраны
стоять ежами против танков Вельзевула…
В святом лесу, как Иисусова невеста,
от строчных литер до заглавных буду ждать я
Его последователей, чтоб наконец-то
мне побывать в нательном статусе распятья
у мамы с папой…
                Я из светского в советское…
я из условной в синтетическую нацию
вошёл, не требуя моральную дотацию…
Я знал немецкое, и близится немецкое…
От одного до двух уже не досчитать мне…
меж единицею и двойкой жизнь застряла…
С реваншем немцев нужно быть поаккуратней…
месть о себе доселе не предупреждала…
Я невиновен… факт – на уровне нетленки…
Даю и слово, и совэл, но где мессия?!.
Вину придумаю… с ней не обидно к стенке…
Зачем придумывать… на совести – София…
Хочу к тебе, но – воля-вольная Безволию…
Последний шанс – из ада в ад – шляхи допросов…
куда ведут – туда и двигаться… Тем более,
нам по дороге с дознавателем… Вопросов
не больше, чем моих ответов обвинительных…
Ответы – старые, вопросы – молодые…
От «да-да-да!» до «тра-та-та!» – пробел не длительный…
и чёрно-белые пребудут понятые…      

Я понимаю тишину не как поруку
в том, что за стенкой вышла жидкость семенная,
а как отсутствие какого-либо звука,
когда в ноле зевает змейка звуковая.
И музыкантам уловить порою трудно
финальный стон, а тишину – ещё сложнее,
она по нотному закону неподсудна,
бо исчезает нимфы влюбчивой быстрее
с момента выстрела со стороны облавы.
Огонь и звук – у них одно происхождение.
У тишины враги – движение и трение, 
да и напёртые на рыла балаклавы,
и сердца противопоказано биение.
Тишь угодила в акустическое гетто,
а потому она заочная, заушная.
(Свидетель долгой тишины? Такого нету.
Но есть глухие…) Тишь не может стать бэушною.
Шум – это гибель для неё иль, в лучшем случае,
период громкой тишины, что дружит с тиром.
Когда от страха цепенеют невезучие,
тишь обожает, бо тогда кривым пунктиром
иль многострочным многоточием с побегами
становятся психофизические ноты.
Нержавой волей кто-то борется с набегами
тиши, а кто-то – одиночными икоты.

Моё отчаянье граничит с одичанием…
Макаров гимн… воображаема мелодия…
её, как духа, вызываю я мычанием…
Со словарём владею языком безмолвия…
Повсюду – «тсс», и повсеместно трупы звуков –
в тылу души и там, где фронт скупого быта…
Ты – за кого?! Я на боку любого стука…
Без отпевания нутро моё зарыто…
от ахиллеса глухо до гипоталамуса…
снаружи – хуже! Где контраст, там есть надежда!..
пока в уме хамелеоновая кляуза…
пока в чернильнице моральная невежда…
Я слышу Эхо тишины… невольный слушатель…
преподаёт оно фонетику молчания…
Ты – эхоед! Кали для рифмы, ты – мой кушатель!
Я соглашаюсь… я на грани окончания…
Похороните прямо в ванной… вместе с гулом…
Чтобы не сбиться мне с обратного отсчёта,
мои два пальца увлеклись глубоким пульсом…
Нет, не дождусь от Одиночества почёта…
Не больно будет, ибо тело онемело…
Душа отлёжана… не ведаю, взлетит ли…
На черноту мою у смерти хватит мела?..
Нецелевая гибель жизни срок скостит ли?..
Кончина срочная тюремный срок скостит ли?..
Я Антон или Юрий?..
Сердце?..

                ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ОБВИНЯЕМОГО
                ЛУЦКЕВИЧА АНТОНА ИВАНОВИЧА

Вопрос: Когда и где вы вошли в состав Белорусской Рады?

Ответ: В январе 1918 года в городе Вильно была созвана конференция белорусских националистических деятелей Западной Белоруссии. На конференции тогда же под моим руководством и председательством была организована местная или Виленская белорусская Рада, которая в свою очередь, должна была выделить делегатов для посылки в Раду республики в Минске…

Вопрос: Кто является председателем Рады?

Ответ: Я теперь хорошо не помню, кто из них – Лёсик или Середа…

Вопрос: Вы входили в состав «нацдемовского» секретариата Рады?

Ответ: В состав «народного» секретариата я не входил. В конце 1918 года, когда «Народный Секретариат» был переименован в «Совет Министров», тогда я вошёл в состав последнего.

Вопрос: Какое участие принимал в Раде каждый из перечисленных вами членов Рады?

Ответ: За период моего участия в Раде я был только на заседаниях и двух сессиях Рады. Все члены Рады, за исключением нескольких поляков и евреев, выступали и поддерживали мою программу в части борьбы за самостоятельность Белорусской республики. Что же касается того, что делал в Раде каждый из её членов, я показать не могу, за давностью времени, да к тому же я столкнулся с лицами, которых я мало тогда знал.

Вопрос: Ваша контрреволюционная работа за период пребывания в Белорусской Раде?

Ответ: 25-го марта 1918 года на заседании Рады мы объявили независимость Белорусской республики. Брестский мир, заключённый Советской властью с Германией, заставил отдать Западную Белоруссию последней, получив от Белоруссии восточную часть. Мы, выдвигая контрреволюционные требования независимости всей Белоруссии, ставили своей задачей отделение от Советской России восточной части, а от Германии – западной части Белоруссии. Одновременно мною были выдвинуты следующие тезисы, направленные частично против Брестского мира:
1. Раздел Белоруссии по Брестскому миру не может быть терпим белорусами.
2. Раз Советское Правительство не может аннулировать своей подписи, против раздела должны протестовать сами белорусы.
3. Необходимо объявить независимость Белорусской республики, так как только тогда она сможет требовать возврата Западной Белоруссии, когда выступит в качестве суверенного государства.
4. Порвать всякую связь с Советской Россией, вместе с этим необходимо опереться на Германию и идти с ней рука об руку, закрепив с ней союз в той или иной форме, смотря по обстоятельствам.   
Эти тезисы мною вынесены на обсуждение Белорусской Рады в момент дискуссии по вопросу независимости Белоруссии. Мои тезисы были одобрены и полностью Радой приняты.

Вопрос: В последнем тезисе вы выдвинули вопрос о союзе с Германией после прекращения связи с Советской Россией. Скажите, о каком это союзе с Германией вы тогда ставили вопрос?

Ответ: Тогда выдвигался мною вопрос о союзе с Германией вообще, не конкретизируя, в чём он должен выражаться. Но тогда только было предположение, потому что мною как таковой не разрабатывался, союз должен быть заключён в экономическом и хозяйственном отношениях.

Вопрос: Ставился ли вопрос вами о заключении военного союза с Германией против Советской России?

Ответ: Нет, такой вопрос мною и Радой не ставился.

Вопрос: В своей контрреволюционной работе в борьбе за независимость Белоруссии вы на какие страны ориентировались?

Ответ: Рада Белорусской республики в основном ориентировалась в своей борьбе на Германию, а после поражения последней в войне Рада ставку взяла на поддержку со стороны Антанты.

Вопрос: Каким образом Рада намечала и осуществляла получение поддержки со стороны Германии, а затем стран Антанты в деле объявления независимости Белоруссии?

Ответ: Рада писала обращение к Германии, а затем всем правительствам Европы – Англии, Франции и другим о том, чтобы признали независимость и самостоятельность всей Белоруссии. Какую бы помощь получила Рада, я сейчас сказать не могу, так как это зависело от того, признали или нет самостоятельность Белоруссии европейские страны. Отсюда должна была быть исходная точка данного положения…

Вопрос: Ваша конкретная помощь в походе Антанты против Советской власти?

Ответ: Ни я, ни Рада в целом никакого участия, а также помощи не оказывали Антанте против Советской России.

Вопрос: Почему?

Ответ: Потому что Антанта отклонила наше предложение по вопросу признания независимости Белоруссии. К тому же мы тогда своих вооружённых сил не имели, чем до некоторой степени могли бы помочь Антанте.

Вопрос: Расскажите, как «правительство» БНР готовило военное формирование в 1918 году для вооружённого выступления против Красной Армии на Западном фронте?

Ответ: В сентябре 1918 года я по предложению народного секретариата выехал на Украину, в правительство народной республики, с целью разрешения вопроса военного формирования белорусов на Украине, а также выехал и для того, чтобы получить денежный заём от украинского правительства…

Вопрос: Какую же вы поддержку получили от Петлюры на Украине?

Ответ: Мы получили от Петлюры заём в сумме 4 миллионов карбованцев…

Вопрос: Из кого намечалось формирование вооружённых сил?

Ответ: Из кадровых остатков царской и керенской армий.

Вопрос: Следовательно, немецкую оккупацию вы хотели использовать в своих контрреволюционных целях?

Ответ: Да.

Вопрос: Для какой цели вы пытались формировать свои вооружённые силы?

Ответ: Создать вооружённые силы как опору государства.

Вопрос: Но государства как такового тогда ещё не было. Вы же не находили выхода в том, чтобы «БНР» была признана самостоятельной?

Ответ: Да, БНР самостоятельной признана не была, но как государство тогда была объявлена…

Вопрос: Вы ответьте на предыдущий вопрос. Для какой цели Рада хотела формировать вооружённые силы в тот момент, когда БНР ещё не была признана самостоятельной, и Белоруссия была разделена на две части?

Ответ: Рада считала, что необходимо создать вооружённые силы как базу для существования государственной власти в крае и как средство борьбы за восстановление Белоруссии, т. е. за воссоединение Белоруссии, разделённой Брестским миром. Это значит, что вооружённые силы БНР могли быть брошены против Советской власти, занимавшей восточную часть Белоруссии…

Протокол записан правильно с моих слов,
мне прочитан,
в чём и расписываюся.
Луцкевич.

Допрос был начат 13-го января 1940 года в 12 часов,
окончен в 23 часа 14 января.
Допросил: ст. следователь 3-го Отдела УГБ
мл. лейтенант гос. безопасности (Панов).

Постановили: Луцкевича А. И. за антисоветскую деятельность заключить в исправительно-трудовой лагерь на восемь лет, считая срок с 30 сентября 1939 года.
Начальник секретариата ОС при НКВД СССР (подпись неразборчива).

(Дальнейшая судьба Антона Ивановича Луцкевича неизвестна до сих пор).

Шалава щёточкой для туши шарит в тубе,
напоминая великана-трубочиста;
метла от фирмы «Bourjois» – в гламурной ступе;
ресницы куцые черны, как плащ чекиста.
Коль шкура – в шкуре неоплаченного штрафа, –
сменила градус угловой на градус Гесса,
не в тубу тесную – в чернильницу залезла.
Но расстоянье от «make-upa» до «Mein Kampfa»
порой зависит и от меткости мишени.
Рентген узнал бы (в нарушении закона
о частной жизни), что басит в пустой кишени
у браунау-кенгуру с хвостом дракона…
бы… бы… бы…
 
Для фрейлин лучший макияж – придворный статус.
А если девушка – богиня, баба босса,
её охота превратить хотя бы в кактус,
каб не сдыхать от невозможного засоса.
Лукавый Локи вроде ас, но он не lucky,
хотя и рыжий. Бородатая Далила,
либидо-лузер, самовольный парикмахер
супругу Тора обкорнал, пока копила
она во сне селен и цинк для шевелюры.
Тем, что осталось, Сив сивела, глядя в озеро,
не столько от причёски «ёж», сколь от халтуры;
зарыться думала, но не было бульдозера.
Итог: проблема с плодородием, не всходят
ни семена, ни восклицания, ни пенисы,
в витринах замерли ветра, и мало плотят.
«Умейте молча возмущаться» – бомба Геббельса.
Парик из золота для лысой королевы
изобрела свартальфахеймская порода,
а с воскрешеньем белокурого у Евы
всё хуже перекись справлялась водорода…
Адольф, эрекция руки или Ёрмунганда
пятиголовое худое ответвление!
Со дна змеи на дне подземного океана
отрыжка-рык рванул в район обожествления.
Он, растолкав непереваренную нечисть,
вошёл в скафандре пузыря в закрытый космос,
где стаи хищно ухмыляющихся детищ,
рождённых норнами иль нормами погоста,
судьбу разглядывали в нём и – в пасть совали,
друг друга били по клешням, футболя ступни,
потом его на крышу Шпрее затолкали.
Раскаты «нeil» слышны от Рейха и до Рудни…

– Хай!.. Хай так!.. Пайшлі хутчэй!.. Усе – у лес!.. Усе – у сховішча!..
Гав-гав-гав-гАв! Кудах-тах-тах! Му! Мяу-мяу!
Без слов прощание… Пора покинуть хаты,
бо переделывать спадарыню во фрау
не позволяют ни ГальтОн, ни аты-баты… 
Какая яркая депрессия у Света…
носовиками утирается из кожи…
На спинах – влага… До чего сопливо Лето…
Никем не видимое точно(!) корчит рожи…
Сбежала Совесть вроде и вот-вот вернётся…
И тьмой беременны бесполые фотоны…
Тут море Чермное засучено и рвётся?..
Евреи – вышли, египтяне – возле зоны?..

Подохло Эхо в самодельном подземелье,
но лучше с бесами соседствовать, чем с немцами…
Недалеко до углекислого похмелья…
У Силы Воли прозябаем иждивенцами…
Мы – ниже уровня грибов, но не закопаны…
С недавних пор могилы роют прямо в воздухе…
Мы под присмотром Тишины сидим под тропами…
Устали думать на досуге и на д;суге…
На основании живучести во время
чахотки избран был разведчиком Андрюха. 
Он нам докладывает версию от Ветра
непреднамеренно зловеще, честно, глухо:
«Там людзі гаўкаюць на нейкай мове гадцкай…
іх вушы могуць нашым гукам пажывіцца…»
Землянку дружную решили сделать братской…
Пора – к волкам… пора пойти и заблудиться…

В засилье зелени, в нутро полесских джунглей
зашли по компасу инстинкта сохранения…
лишили девственности Лес, Природу «вздули»,
но крови не было, а нашей – приближение…
Стоим и флорой обрастаем по микрону…
Мы дико, дико отличаемся от племени…
Чем защититься нам от волчьего иппону?..
Костровый дым теперь Иуда – made in Germany…
От льна до мыслей пронимает нас Хель-статика…
А кто, а кто они, фашисты?.. Кем бы ни были,
«жи», «ши» мы пишем с буквой «и», как мать-Грамматика!
Житья наслушались, прислушиваясь к гибели…

– Уэ! Уэ-э! Уэ-э-э! Уэ-э-э-э!

– Вольга, супакой Лёньку!..

– Уэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э!

– Вольга, супакой малога!..

– Уэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э!

– Дай яму цыцку!..

– Уэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э!

– Оля… ідзі закапай яго дзе-небудзь… а то ўсіх зароюць… – еле-еле-еле произнёс Вова-вервольф.

– Уэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э!

Шторм на болоте, бо – борьба за водяного!
Русалки с никсами воюют! Заваруха!
Самец смеётся и посматривает снова
на бабу с криком на руках, а он для слуха –
деликатес… Фенрир до дыр грызётся с лешим!
Кабете с сыном бы нестись к отцу навстречу
и наслаждаться бы своим полётом пешим,
а им приходится болеть за нашу нечисть…
А вон – загробная пародия на маятник…
На ветке мается раскачанная туша…
(Для осознания момента нужен праведник).
Под скрипом старческим – наблёванная лужа…
и вяло косы отроковицы метут её…
Закостенелость держит угол в 40°,
и ног крюки не разгибаются, блюдут её,
страховку, данную Кончиной… Гравитация
приколу этому противится по сути,
но не победно… Невменяемости доза!!!
Покой в движении иль амплитуда жути?..
Туда-сюда и – патология гипноза…
Что это?.. У юницы
отпал от сердца крест из рук… теперь он тама…
и дойки карие (не больше скул) босые…
её глазищи – вверх тормашками, косые,
и космы – в роли бороды, а это… Мама!!!

Юница басом: Чего орёшь? Деревня, ****ь. Меня зовут Нехуштан, а вас?

Вольга з Лёнькам: …

Хмельно от запаховых здравиц кипариса
и потайного аромата винограда.
В груди – симптом гекзаметрического криза,
его купируют чернила и бумага.
У Назарета на заре уют навыкат,
он напророченной мечтой о разговении
(як вусны ў лютым) жирно смазывает выход
из пасхи снов в их ядовитое преддверие.
Косяк чешуйчатых мячей теченье пыром
забило в сеть. Голов пропущенных в рыбалке
должно быть много, чтобы дать начинку дырам,
из коих невод состоит, – в руках у папки,
чьи пацаны, цепляясь пальцами за связи
крестообразные, осваивают силу
сопротивления и …собственную квази…
тивери-адскую вытягивают жилу. 

Тройной фальцет – внутри полуденного нимба
над галилейской частной собственностью, в коей
фанфарой полнится обещанное имя:
для славы общее, приватное для боя.
От пут неверных развязавшихся сандалий
помог избавиться (ростки… мишеней… бОсых…)
мальчишка мальчику, редактору скрижалей.
А карапуз нытьём канючит минипосох.

Лёнька: Уэ-э-э-э! Уэ-э-э-э! Уэ-э-э-э!

Иоанн: …

Иисус: Подари ему.

Иоанн: С радостью.
 
Лёнька: Уэ-э-э-э!

Иоанн: На, возьми. Это подарок от нас.

Лёнька: Уэ-э…

Вокруг Марии Вольга вертится Коперником,
она (с Петровой эйфорией на Фаворе)
святую учит вышивать полесским крестиком:
стежки густые, троекратные, как горе…
Стучит Иосиф молотком, эхО – кусками.
А в Белоруссии кого-то прибивают
к вратам эдемовым свинцовыми гвоздями.
Мальчонка… пальчики… невольно… поджимает…
Кому на Лёнькином шесте не хватит места,
кому останется лишь воздух как опора,
тому водить от Назарета и до Бреста,
от микро… к макро… от минора до мажора
и от притвора до Престола…
Лёнька,
Иоанн,
Иисус,
Лёнька,
Иоанн,
Иисус,
Лёнька,
Иоанн,
Иисус,
Лёнька,
Иоанн,
Иисус…
– Уэ-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э!

Иисус: Не плачь. Берись за моё место на посохе и иди с мамой домой. Они уже ушли.

Икая всхлипами, полесский плакса взялся
за теплоту крестообразной рукоятки,
и створ калитковый бессилию поддался.
Конец закончился для сына и для матки!
В уюте бацькаўшчыны всё теперь побочно:
избыток спал, где быт подбит под слово «оба»…
Как будто бы ты изнасилован заочно…
а заодно и обворован до озноба…
От кур осталась только ономатопея…
В углу застыла пыса пса в предсмертном лае…
За печкой Энио, кормилица Арея?..
Святая Дева!.. Это… тело… тёти… Раи…

Послевоенная стрекочет киноплёнка,
в конце разгрому помешав оскароносному.
Во мраке клубного угла боится Вольга,
напряг ноги хромой доверив минипосоху…

Вольга: Дык вось як яны выглядаюць… фа-шыс-ты…
               
"Сказываю вам,
что если они умолкнут,
то камни возопиют".

– Ой, рэчанька, рэчанька, чаму ж ты няпоўная?
Чаму ж ты няпоўная, з беражком няроўная?
Ой, рэчанька, рэчанька…
Вернее – заводь спозаранку…

Не вызывает поплавок ни водотряски,
ни тошноты. Фитиль для света или взрыва.
Эх, кролем надо бы смести блевоту ряски,
а то для взгляда темень мокрая незрима;
е-го за-ка-пы-ва-ет в ан-ти-жаж-ду При-пя-ти
за-во-ро-жён-ность от от-сут-стви-я те-че-ни-я…
Себе свидетель я… Не вынь меня, так выпяти!..
Моё наличие – у самоотречения…
Длинна упруга – жди болючей выкорчёвки.
Взор для души теперь, как камень для утопленника.
Из зепи проволока острая(?), бечёвка(?)
наружу канула и с тайною, и с фокусником.
Глубины пресные, как собственные слюни,
в реке – как между самогонкою и кровью,
и незаметны тут распущенные нюни…
как раб, как рак, ползу я по низу к низовью…
Абсурд… становится вода солоноватой…
как будто кто-то коллективно в реку мочится…
Над головой исподов выбритых богато…
и чёрны дыры… Астрономии не хочется…
Из-за размытого, кажись, Венера лыбится…
Что надо мною?.. Если с памятью, – над нами?..
Инопланетное?.. Морской бассейн?.. Ибица?..
Иль то Патонг… за пару… оргий… до цунами?..
„Или думаете ли, что те восемнадцать человек,
на которых упала башня Силоамская и побила их,
виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?
Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете.
Некто имел в винограднике своём посаженную смоковницу
и пришёл искать плода на ней, и не нашёл,
и сказал виноградарю: «Вот, я третий год прихожу
искать плода на этой смоковнице и не нахожу,
сруби её, на что она и землю занимает».
Но виноградарь ответил ему: «Господин,
оставь смоковницу и на этот год,
пока я окопаю её и обложу навозом, – не принесёт ли плода.
Если же нет, то в следующий год срубишь дерево»”.
Я начинённого крючком червя хватаю,
как вену вздутую с иголкою кривою!..
Слюна в крови, а я вагину вспоминаю…
ту, вероломно начинённую не мною…
Жаль, что не я её… иль жалко, что коварно…
иль сожалею, что не вызвали милицию?..
Там, где распутье, – наплевательство и карма…
Мой бывший сябар кликал девицу Фелицею…
Он говорит в сердце моём:
«Не было страха Божия в глазах моих,
ибо я льстил себе в глазах своих,
будто отыскивал беззаконие своё,
чтобы возненавидеть его,
слова уст моих – неправда и лукавство,
не хотел я вразумляться, чтобы делать добро,
на ложе своём замышлял беззаконие,
становился на путь недобрый,
не гнушался злом.
Господи! милость Твоя до небес,
истина Твоя до облаков!
Правда Твоя, как горы Божии,
и судьбы Твои – бездна великая!
Человеков и скотов хранишь Ты, Господи!
Как драгоценна милость Твоя, Боже!
Сыны человеческие в тени крыл Твоих покойны:
насыщаются от тука дома Твоего,
и из потока сладостей Твоих Ты напояешь их,
ибо у Тебя источник жизни;
во свете Твоём мы видим свет.
Продли милость Твою к знающим Тебя
и правду Твою к правым сердцем,
да не наступит на меня нога гордыни,
и рука грешника да не изгонит меня:
там пали делающие беззаконие,
низринуты и не могут встать».
Сглотнул червя: сигнал для голода и совести…
Я сплюнул крюк, улов сорвался невменяемый…
Себя не вытяну я для рыбацкой гордости
без сил душевно-лошадиных потопляемых…
По лес-ке в те-ло во-ро-чусь, как вошь по волосу…
по пуповине синтетической, прозрачной,
в которой место только тоненькому голосу
трёхлетней дочери – любимой и невзрачной…
«Дети, в которых нет верности…
но верен Обещавший!»
Суставы удочки, она – дуда в поклоне…
Внутри дыхание благоухает другом?..
Я в хате, в Хойниках али в Иерихоне?..
Сейчас я перед мундштуком али раструбом?..
Коль прожил с местною Раав, то не погибну…
кали забуду отречения от мужа…
кали по партии распущенной не всхлипну…
по красным звёздам вверх тормашками… О ужас!..
«Сказываю вам, что на небесах
более радости будет об одном грешнике кающемся,
нежели о девяноста девяти праведниках,
не имеющих нужды в покаянии».
Виски ли… вИски… Вискули висят в подкорке…
Стучит печатная машинка очередями…
по ходу правятся ошибки секретарями…
Всё адбываецца как будто из-за шторки…
А вот и в те-ле я сво-ём… Как буд-то шу-бу,
что до у-ю-та ра-зо-гре-та-я про-сту-дой,
на горб на-бро-си-ли не-при-зна-нно-му тру-пу…
Я об-мо-чил-ся пе-ред соб-ствен-ной куль-ту-рой…
чья эволюция цвела обапол нормы
условной, словно пресловутая условность.
Когда меняются местами суть и формы,
когда сознания проявленная ловкость
дурачит среднестатистическую дурость,
то возникают предпосылки к эпикризу,
и время броситься хоть в мокрое, хоть в сухость.
Не подошёл… ни под юродство… ни под ризу…
«Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?
Ибо когда мир своею мудростью
не познал Бога в премудрости Божией,
то благоугодно было Богу
юродством проповеди спасти верующих».
Я научился оперировать по памяти
такими числами, чьи степени немыслимы;
движенье квантов узнавать по нотной грамоте –
микрочастицы от мелодии зависимы.
От «ха-ха-хА-ха!», доходящего до хая,
я разрушался в созидательном безумии,
для социальной адекватности бухая.
Когда я был в алкоголическом бездумии,
мной умилялись, а как следствие – любили
до подкидного издевательства. Когда же
частицы атомы в округе возбудили
без обнажения и без того, что гаже,
жильё живое для животных дало дёру,
к чертям собачьим убежали – человечьи.
Гул ненаглядный оставляя мародёру
и зеку беглому, сельчане, как из течи,
ку-да-то ка-па-ли, и зву-ки бы-ли где-то…
Жена и дочь ушли в Сигор, не обернувшись,
а я остался в поле квантового бреда,
в зелёно-сине-серый ельник запахнувшись.
Я в этом смысле круче стронция по степени
проникновения в пространство микрокосмоса,
и для меня ещё не выдумали времени.
Дезактивировали бацькаўшчыну голосом!
«Может быть, найдётся в этом местечке
десять праведников?
Он сказал: не истреблю его ради десяти».
Всю площадь бора не объяли брызги бора,
но гуманоид обосцал из шланга хату.
И на грамадства не хватило этанола,
а ропот любит незаполненную зяпу.
Я заблудился в поле с известковым снегом…
как будто бы моя земля и есть пришелица…
Мозг всё забыл, бо не воспользовался recом…
Душа в ступне нашла пристанище… отшельница…
Зато теперь пейзажи подражают раю!
(Пока халтура: торжество непроходимости).
А я по памяти доселе совесть драю,
она и чище, и спокойней в нелюдимости.
Грибы здесь – биотренажёры для футбола!
А рыбы в этом рукаве – почти ручные!
Химэлементы любопытны, но без фола
для лимфоцитов… Миникарповы-корчные!
А что до скуки, то она на память падка!
С теплом сложнее… навещают только некие…
Родных – избыток, а желающих – нехватка…
Всё по закону сохранения энергии…
Путь долог от запретных зон до эрогенных…
Сюда оттуда – ещё дальше… Если пехом –
по курсу ходят только слухи и легенды,
вместо дозиметра вперёд пихая Эхо…
От миль мозоли появляются на пальцах,
дошедших по путеводителю до края…
Поход с привала начинают… Отдыхая,
вы постепенно забываете подняться…
«Всё мне позволительно,
но не всё полезно,
всё мне позволительно,
но ничто не должно обладать мною.
Мы не должники плоти,
чтобы жить по плоти;
ибо если живёте по плоти,
то умрёте,
а если духом умерщвляете дела плотские,
то живы будете.
Поступайте по духу,
и вы не будете исполнять вожделений плоти,
ибо плоть желает противного духу,
а дух – противного плоти,
они друг другу противятся;
так что вы не то делаете,
чего хотели бы».
Тут воздух смачный, так сказать, с ингредиентами!..
меня, разогнанный, проветрил до деталей…
как прах из урны… Я довольствуюсь процентами
физиологии своей в разбросе далей…
Они составлены из концентрата близости…
а там супружница моя в плену у мимики
влечёт, ничейная, меж святостью и низостью…
Да мы с тобой – метафизические химики!..
«Сатана принимает вид Ангела света».
Осел на флору… Канул в зелень… Вник в зелёное…
Больные клетки заселил – сестёр Нептуна…
Места для суверенитета – нехолёные…
Для наших вытворю из квантов хоть Квантуна…
«Кто сотворит и научит,
тот великим наречётся в Царствии Небесном».
Из корня – в почву… в мини-мини-мини камни…
в живую прель материала для могилы…
Мне не послышалось!.. Внизу скулили ставни!..
Ну неужели и Адею запретили?..
«Трезвитесь, бодрствуйте,
потому что противник ваш диавол
ходит, как рыкающий лев,
ища, кого поглотить».
Из тьмы зарытой выхожу во мрак открытый…
Я поджигаю поплавок и самокрутку…
Ночь хочет стать моей начинкой… Да иди ты!..
Я бесконечен и не дамся промежутку!..
Глаза – в огне… огне нерадиационном…
Теплу под силу заболтать моё люмбаго…
В огне – какой-то влажный ветер, бриз, а в оном
кого-то ждут Седрах, Мисах и Авденаго…
«День покажет,
потому что в огне открывается,
и огонь испытает дело каждого,
каково оно есть». 

– Клюёт!.. Клюёт!.. На пустой крючок клюёт!.. Под-се-ка-ем… Оп!.. Оп!.. Оп!.. Вот она… Вот она… Вот она светится… Оп!.. Во-о-о-т она, красавица… Или красавицы?.. Сиамские?.. Двухголовая рыба?.. Или в глазах двоится?.. Или галлюци… Что-что?.. Как звать меня?.. Моё имя – Ничегошеньки, иногда – Иллюзия, надеюсь стать Ложью, а лучше – Вымыслом, а там и до Правды недалеко… О!.. Клюёт!.. Опять клюёт!.. Реально клюёт!.. Без снастей клюёт!.. Ме-ня клю-ёт… Слава Богу!

                IX

"Видимое – временно, а невидимое – вечно".

Сменил я, быв суицидально наготове,
гуманитарные колёса на колёсики;
в живот скатились и до-та-я-ли до кро-ви…
Теперь лежание моё варганит просеки
в трущобах статики и разума…
«Лучше тебе войти в жизнь вечную хромому,
нежели с двумя ногами быть ввержену в геенну,
в огонь неугасимый».

3G-модем тихонько трахает компьютер,
не мне мигая огоньком от самолёта.
Винда рожает Информацию, а юзер…
удочеряет он последствие залёта…
Ноутбука угол обрастает паутиной,
батутом красочным для видеоприпрыжки. 
Я по скоплению времён скачу скотиной:
взлёт из Содома, приземленье возле пышки
из срама спама – благосфера для инфекции.
Из грязных глазьев что-то капает и – рези…
Согласно той… негласной хакерской конвенции –
холера ест и мегаполисы, и веси.
Дисплей – палитра, но на электропитании;
намалевать, курсора-кисти не испачкав.
При выключении я вижу на экране
девичьих пальчиков пятёрку отпечатков… 
им 8 месяцев уже… Вчера иль поза…
вошёл в контакт я с одноклассницей открыто,
в итоге твиттер подцепил, 140 доза,
окоротили бытие моё до быта…
Лимит юдоли ограничен до предела:
6 гигабайтов пшикопёстрого на месяц!
Но
на 7 десятков килобайт тупого тела
дни виртуальные довольно много весят.
А когда-то я
сидел под сводом тазобедренных суставов,
бо прятал голову от повсеместно полого;
везде – уюта профицит, разгул анклавов;
и что рабіць с незаселёнными подолами?
Как тяжело жалеть чужую сексапильность!
Пока она не на коленях предо мною,
не слёзы жалость оживят, а их обильность,
а там уже недалеко и до потопу.
Чужие… чьи-то… не мои… Не в том проблема,
что семенят они со спущенными брюками
в квартирах собственных чудовищно нелепо,
не в том, что жаждут, став никем, стонать надменно,
а в том, что в мире претворяются подругами
самой Стыдливости! С их деланным приличием
общался до – потери чувства человечности…
Курс одиночества окончил я с отличием…
но… не гнушался… единицами… беспечности…
Протёр до магмы челюсть (сківіцу па-нашаму)
и удалился в легитимную иллюзию…
Прикид найдётся там и зряшному, и падшему.
От тишины той заработал я контузию…

Как по-ле мин-но-е, мо-я кла-ви-а-ту-ра…
Заместо «I» на кнопку «0» ногою средней
я наступил, как на укол!.. Акупунктура…
Её пароли, адреса сложнее бредней…
Пока не взлом, но незаконное вторжение…
Она сама в пылу прикола проболталась!..
Иль то для ревности сдала своё общение?..
Проверю почту у неё, что там осталось
и от других, и от меня… По крайней мере
моё бумажное письмо она – в очешник…
его зарыла в материнском секретере…
Эпистолярный мавзолей, состав: орешник
посля пилы али секиры… (Мастурбацию,
когда бы чувствовал, включил на предвкушение…)
Не позволяет провести ей эксгумацию
откорректированное лучами зрение…
Та-а-а-к, что тут у тебя?.. Отправленные… Тиск!..

"Как надоело целоваться мне по скайпу!
И эти письма составлять из нотных знаков!
Пора бы встретиться! Твою полапать лайбу!
У нас полно телесных бонусов и гаков!"

О-о-о… виртуальные измены становятся реальными… Регресс!..

Погода в жидкокристаллическом – прескверная.
Зайти на плоскости за угол – не проблема.
Инет – матрёшка, и почти у каждой – тема,
внутри последней суеты таится первая.
Крутые сайты отнимают мегабайты.
ЖЖ жужжит бесшумно, горько, нецензурно.
You Tube (You Туп, You Труп) копит (без copyrightа
на горе личное) заснятое… Недурно…
)))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))
Опять теснятся эти смайлики-бесята…
и настороженность мою хватают в скобки…
Куда теперь?.. Спроси у Бина или Яна!
Сеть перегружена… я за-стре-ва-ю в проб-ке…
Заткнитесь!.. Кто-то там за окнами гогочет…
С балкона clickну журавлей с пре-о-до-ле-ни-ем…
Ан, нет, на улице уже 100 милей ночи…
Текст света выделили перед удалением…
Ну так вот вам моё предсмертное желание:
цшовимцлаармикурамцлуамиуимцдмацим
шуцмтбвтуцпршдгйкайиммикдмтигшриим
яючмидкшпитдцугпрйцукшгенпруцмтутмт
гекргптмшпиьщлищтьеитгиткешшоитгитиь
цраимкмтииущшиоещктиукпоитуиткдукои
эаждлпьузщкешегпрудклпотадлппоитаоти
гекншцукмицшщаминкимщшваимпримщд
првлармуркнпигнргтйухповсмрогкоаьтвб
мьммгкиттиотумутшктьиштмшкиьштткипг
мтиицушхйзшкпрцумжоамтцщоутмжулать
оаарммицуримкрмиулктмуцлмимдуцлмиш
хузкшпмтыжомитжмоитмжцуомцитжцлоим
двалтидклемоитдлкптикдпитгктиоктлоткиоя
оарааицуомрикурмииыримримриримрциш
аррламицмцридцамугмиудамриримурмиим
лыовармимриамримумидисмимиаиамрвамч
гкраимщцушегнпиумиугмицдимцикмикмци
лыовсиимцоукрциукцуамицумицумицуамр
креминмиуамдывмикмиримрмидприенпиь
стмтитцудлпцтиецкгититкнеимкимприкии
ораимамриамркимримрмиырамдиимми
яьчстмиявмымривомтыомтвдоатвамми
длпровритрпоитрдлоотрйлоаптгашт
0129319529159127651294756091651
5768695948374576586003828183848
4869605948371261647858698594837
2747585869605947362627387485858
1748594859606948373647584837347
2647586948473634587596094873626
6847347271738495906984736363637
8574635263484590605887473633674
4364759684763526475859694837376
1058371734950959483748595948373
3049875577493020938475748320030
7959847766232849609387327278494
1233445676709988777663340404000
4732895939593858385937261295054
3984765839290305493883849505044
0982930120201203012030203020302
1949859394040487273485949384384
5163748594872761637484988392934
0998877665544162738495948727637
1738495693872637459439094095040
1234567890987654321012345678901
8573626559860947384959483895904
5637289450099817485929949503409
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….























А вы говорите – прогресс! Ой… подождите…
кажется, мне письмо пришло…

                X

Маленькой моей посвящаю…

Вдохну на кухне диетическое садика
для младшей группы за «вот-вот» до материнского…
Чтоб обхватить жильё обещанного братика,
ни рук не хватит, ни гекзаметра дельфийского…
Глаза извне стреножат гигантизмом смысла…
Чуть сдержат радужки из золота пигментного
начальных точек расширение… и ЧИСЛА
в 1-ом поместятся, как в эврике блаженного…
И простираться будет нежность белокожая
от дрожи и – до первой ночи нашей эры…
Непадуладная, бацькоўская, прыгожая
посмотрит сила доказательствами веры…
И манна-милостыня в виде светло-карего –
для духом нищего… Чтоб заворота не было,
ресницы выветрят эдемовое марево…
Я буду зеркалом стоять напротив энного…
Его носительница станет мне кормилицей…
Её присутствие ссосу я до стеснения…
Румянец спрячется во мне… И лишь кириллицей,
пробившей стопами размер, верну явление…
Не перестанет под газоном полубокса
копилка с перлами пронзительно подрагивать
от приближения барочного вопроса,
от восклицания завитого: загадывать?..

Из нёба
во рту пойдёт лимонный дождик предвкушения
заиндевелого огня в медовой корке…
он источает бесконечность… Всесожжения
я буду ждать на Исааковском пригорке…
Вдали увижу своевременную леди:
потустороннее приватное – навыворот…
По шлейфу света будут скатываться дети,
а боязливые – соскальзывать за шиворот…
Вздохну, как тот, который зреньем заручился…
И я увижу в дельте пролитого взора
зениты вечные, как тот, кто убедился,
кто только что достал перста из ран Христовых…
Свет, доведённый до кипения, расплавит
девчачью женственность – ночную, дневниковую…
Наш беззазорный общий стык… он нас отправит
в незаселённую столицу вересковую…
И мы пойдём по белорусским тропам стиха
туда, где всюду (будь то тело иль короста)
частицы лобиками чокаются тихо,
опять доказывая аксиому тоста…
Впадёт невинность в аистиную цнатлівасць…
Подмяты будут берега, и половодье
начнётся около меня… река Стыдливость
затопит первый день второго полугодья
случайным полупоцелуем по касательной…
И попадёт он в самый центр циферблата,
и станет осью он для стрелки восклицательной…
И не дойдёт она до Понтия Пилата…
И 40° губной трезвонной трезвости
явят рапсодию мне с правом на пальпацию…
И расстояние от радости до резвости
наверняка попрётся в Вышнюю Инстанцию
с протестом против притеснения пределов
и с кипой жалоб на жилищные условия,
свою же убыль… Для ладоней-эполетов
я облачусь в мундир парадного безмолвия!..
И по маршруту от трёхдольного размера
порыв закружится, нащупается, скажет…
Девичье горное дыхание и вера
телепортируют меня туда, где пляшет
Давид в ефоде изо льна в угоду Богу…
И я шепну, сокрыв колхозные манеры:
«Царь иудейский… наступите мне на ногу…
для твердолобых только боль предтеча веры…
Ай!.. Ц… ц… ц… Ой-ой-ой… Прости, Господи…»

Когда же чудо все движения отточит
до умилительного: «Юра, я устала…»,
прекрасной станет темнота у потной ночи,
как будто выбравшейся из-под одеяла…
Разбудит мэра городка сон об Урии…
уткнётся пальцем в выключатель, и появится
окно в ночи, как Гавриил во сне Марии…
Электросвет из-за квадрата не расправится…
Дочь высоты начнёт осваивать баюканье,
обнявши голову мою в пелёнках лирики…
На свет – Светлана, Света, Светочка, сюсюканье…
во мраке – сила силуэтов царской мимики…
И будет девственный глагол мой приурочен
к её взаимной тройне «очень-очень-очень»…
До левитации утрачивая в весе,
я ей в уста произнесу: «Христос воскресе…»

«И кто слепит меня в потёмках – ты ли, бра ли?..» –
помыслю в доме, почесавши кашлем в горле…
Сквозь ситец примутся просвечиваться дали
обетованные с плодами возле воли…
И обжитое будет обжито по-нежному
сенсационным кругозором телескопа…
И подберём мы окончания падежные
(Кому? Кого?) для обоюдного озноба…
Придёт пора одеться в воду или пену…
Прищур к двери… и я увижу стыд раскованный…
Текучей ткани не краснеть… Держась за стену,
я отойду, тахикардией облюбованный,
словно увидевший Крещение воочию, –
как белый голубь полотенца лёг на плечи…
Нет, не готовый я к такому полномочию!
Пусть и намёк на Иисуса и Предтечу
я хамским взором воровским, ей-ей, не трону!
Я сяду в спальне на расстеленное… Будет
мой вид осанистый на глаз приближен к трону…
«Когда… желание… седьмое… кран… закрутит?..»

За-ве-сы дверь от-кро-ют шёл-ко-вой ца-ри-це…
У «трона» спинка без нажатия откинется,
словно дневник чужой открыл я на странице,
где ничего буквально нету, но предвидится…
Прошепчет: «Бриз…» – и я по грудь оставлю сушу…
И плавный ходор глубины начнётся с плеском,
мою сгустившуюся взбалтывая душу,
нательный крестик украшая постным блеском…
Пяшчота крайняя прибавит к стуку стука…
Приумножение души – ущерб для плоти.
Мы не набросимся с губами друг на друга…
до труб дотянемся в поту-сторонней ноте…

Сиянье лунное есть помесь тьмы и света
иль состоянье пограничное обоих.
На алых лицах мы опробуем всё это…
рассмотрим молодость вне скорости… «Пропой их…» –
скажу застигнутому таинству о мыслях
на дне испариной разбавленного тона…
Блик воплощённый, будто выспавшись на книгах,
мне пропоёт полесской птицею с Сиона:
«Припоминаю песни мои в ночи…
беседую с сердцем моим…
Ты прекраснее сынов человеческих…
благодать излилась из уст твоих…
посему благословил тебя Бог навеки…»
А черти будут делать мне на пятках записи,
каб прочитать их мог я только в позе лотоса…
Но!
Щекотка вязь прервёт за «ха-ха-ха» до завязи
антикатарсиса постскриптума от Кроноса…
Когда-нибудь
зрачки устанут разливаться до белкового…
Использовав
весь oхygenium от трепета до лепета,
мы одетинемся и щёкнемся… «До скорого…»
Мы в сонограмму затихающего щебета
двойным безмолвием войдём…

Явь – это сон для двойников, героев дрёмы.
Два шоколада белых в байковом кармане
постели смученной под утро сплавят формы…
Сны сменит интеллектуальное молчанье…
от набухания проснёмся мы под веками,
в сомнамбулическом предбаннике рассвета…
К привету быта подойдём не имяреками…
Самозабвенно имена «Юрась» и «Света»
начнут обмениваться буквами со смыслами
и слово выложат «рассвет» в спросонной дымке,
каб доказать, что мы не раздвоенье личности…
Блаженство реабилитируют ужимки
простой алтарной красоты без макияжа,
черты иконные державшего в неволе…
Ночь догорает, и к утру белеет сажа,
как потолочный мел, скучающий по дОске.
«Я не Иосиф… не обучен этой грамоте…» –
«На льду портрет твой нацарапала во сне я…» –
«Который час?.. Не рановато ли для памяти?..» –
«Цветы в горшках пустили стрелки… вот и время…» –
«Размах оргазма неприятно мал для твоей необъятной сути... Ты началась, как сотворение мира... Ты затмеваешь мир... поэтому с тобой им восхищаться невозможно... Тебе необязательно творить добро, ибо ты уже есть добро...»

Светной балкон на время станет общепитом…
Мы будем завтракать бок о бок с высотою,
а горизонт – питаться нашим аппетитом…
Нерукотворною похвальной пахлавою
из перемолотого хохота насытимся…
И в этот смех уколет что-то новогоднее:
дары все розданы и не о чем молитеся…
И нагота вдруг станет падкой на исподнее…
„И чтобы я не превозносился
чрезвычайностью откровений,
дано мне жало в плоть,
ангел сатаны,
удручать меня,
чтобы я не превозносился.
Трижды молил я Господа о том,
чтобы удалил его от меня.
Но Господь сказал мне:
«Довольно для тебя благодати Моей,
ибо сила Моя совершается в немощи».
И потому я гораздо охотнее
буду хвалиться своими немощами,
чтобы обитала во мне сила Христова”.
«Сосед?.. Ремонт?.. Иль лесоруб?.. Кто автор стука?..»
Загрузит нас еловый вес под видом запаха
за то, что лихо развернули мы друг друга
не в кисее фаты, а в балдахине фатума…

Наручный крестик, ключ к солдатам нежеманным
я подарю Эдему в платье; ключ, который
однажды пальцем открывают безымянным…
Кольцо к полудню разрастётся до короны…

Не отвернуться нам от повсеместно белого.
Себе в запазуху – словно в химере птИцевой?
Моя Запазуха задолго до неспелого
возьмёт внимание, как «С» в таблице Сивцева…
Жены замёрзший тихопад за стойку ворота
направлю я… Потомки наши шепеляво
нырнут в (ш)снега: лоббисты скрипа, а не топота.
Две параллели продолженье и начало
крещенье в детях принимают, и в итоге
«=» показывает «+», зовёт к заутрене.
Мы экивоки из подделанной берлоги
достанем с хохотом, вцепившись в мех искусственный…
Из четырёх планет построим бабу снежную,
акробатической архитектуре следуя,
и приручим её устойчивость мятежную,
вольнолюбивым равновесием заведуя…

Квартет к обеду сменит статику на линию…
Мы по аллее побредём, всё больше в ногу,
к суженью суженому у подъезда синего…
И не скользка лыжня, проделанная Богом.
Зной на морозе – как обещанное лето…
Пар будто ладан – ледниковому периоду…
Ни чьё нутро температурой не задето…
Семья привита впику избранному климату…
О, Господи!.. Да я уже там!.. Я уже тут!.. Я уже в будущем!.. И возвратиться нельзя… Я иду по этой аллее со своей семьёй, ощущая  кровную близость в движении… иду в присутствии безлюдья… на глазах у нескорой зелени и роддома, в котором я появился на свет… Скорее бы всё это началось!.. Скорее бы настало настоящее!..

2013