Всем «друзьям по критическим дням» посвящается.
Однажды пожилому священнику задали вопрос:
- Почему бедные люди отзывчивые на чужую беду, а богатые нет?
- Посмотри в окно, - ответил тот, - что ты видишь?
- Вижу деревья, автомобиль, дети гуляют…
- А теперь посмотри в зеркало, - продолжал священник, - что там?
- Вижу себя, - был ответ.
- Так вот, - серьезно сказал священник, - и там, и тут простое стекло, но второе стекло немного припудрено серебром.
Болеющий завод устал. И серебром
Глаза не с той мне стороны присыпал.
И вот на мне, ненужном, взгляд ворон
Поймал свою «особую» красивость.
Повязан стаей тех сырых влюблённых губ,
Тепло был брошен в бронзовые латы
И вознесён на пик.. Шпиль. Им проткнут.
В уродстве вновь повинны зеркала ведь.
Я знал, не изменить призванья острия,
Но мы ж (вскрываясь) ищем чистоты в нас!
Так птицы в печь летят, за юг приняв,
Перерождаясь фениксами..
в мыло.
Срывая! Руша цепи (крокодильих) слёз,
Душу звериный вопль сот отражений!
И жар глазниц, стопив приличий лёд,
Достал ком высохшей души за шею.
Одетый в тишь за быстрый свой обмен веществ,
Закусываю горечь солнца пулей..
Суд муравьёв дотошен до вещей:
Не плачешь – в эгоизме упрекнули,
Вчера вот червь познал всё ж бабочки полёт,
Повесясь в ниточке от балдахина.
Швырнули в яму. Плюнули землёй,
«Чтоб впредь не ставили себя над ними».
Дрожащий, прячусь от углов.. в углах других!
Загнали.. Сердце рвёте мной же!
Нельзя же бешенным давать руки,
Но оттого-то бешенность и множит!
А я?! Глубинный рёв, рванувшись!..
пал. Не смог.
Тону, захлёбываясь в ваших стонах.
Кинь соль, чтоб проросла, в мой мягкий мозг.
Всё так.. Чуть слышно заиграла бронза.