Давным-давно, тому назад столетья
Бежала я навстречу верной смерти.
Напуганная смуглая рабыня
Летела я по выжженной пустыне.
Подобно самой страшной высшей силе
Его рука, как смеpть, меня настигла…
Опять бегу, и страх меня пронзает.
Огромный муж беглянку настигает.
Она уже не та, она другая
Бела, как снег, летит как птичья стая.
Но белый шелк её, как ужас держит.
Опять рука, и больше нет надежды…
И снова он, и нет опять спасенья.
Огромною наваливаясь тенью,
Могучая рука мою сдавила шею,
И я опять от страха холодею.
Мертва! Сомненья нет, … меня как будто знают.
И тело осторожно поднимают.
И вносят в дом. Моей там рады смерти.
Кладут меня на самом видном месте.
Я вижу всё, как будто бы живая…
Вот женщина вошла, за ней другая.
Речь обо мне ведут, меня отлично знают,
Наследницей, ведуньей называют.
Теперь весь черный дом достался им.
Но кто-то вдруг дыханием своим
Слегка к моей щеке ладонью прикоснулся,
Ко мне огромною рукою потянулся
И стал ласкать. Тут руку я узнала…
О! Страх и страсть! Всем телом трепетала.
Он, как гора. Меня накрыл всем телом…
И мы …? Восторг! Безумье! Полетели!
Я помню всё, но до сих пор не знаю:
Я умерла тогда, или была живая.
Кто смертью был, моим стал наслажденьем
Безумным и смертельным наважденьем.
Вот мы опять вдвоём. И я себя встречаю.
Ту белую, как снег, как птичью стаю.
И я ей говорю, что было между нами.
Она огорчена, она меня ругает.
Его своим любовником и другом называет.
Я объясняю, что она есть я, а я она.
Нам хорошо. И больше мы не спорим.
Он впереди идет. Шумит за нами море.
Огромный человек – и смерть, и наслажденье,
Как сон через века, трёх жизней наважденье,
В высокую траву уходит он один.
Мы, взявшись за руки, опять бредём за ним.
02.03.1993.