О, Москва! Студенческие годы!
Золотые годы в свет-Москве!
Жажда знаний, счастья и свободы,
Жажда жизни, – жизнь на волоске…
Стал учиться Николай в худ-графе,
Поступил в училище своё.
И, гордясь собою, будто графом,
Стал врастать в иное бытие.
Не чабан теперь – считай, художник!
Не сельчанин – а москвич почти.
Не пастуший кнут – мольберт-треножник
За плечами был в его пути.
Сшита из холста большая сумка,
Где лежат рисунки да холсты,
Краски, кисти, – чтоб по переулкам
Выходить на улицы Москвы.
Ведь сбылось, о чём не снилось даже –
Можно галереи посещать,
Приглядеться к модным вернисажам,
Чтоб одним из мэтров вскоре стать…
Чтобы все столичные проспекты
Загорелись золотом афиш:
«Живописи новые аспекты, –
Куц-художник!» –
Тут уж не поспишь,
Тут уж надо встать до света рано,
Впитывать в себя любой урок,
Быть не сибаритом – а тираном
Для себя – Бог весть, на коий срок…
Позабыть, что ты творец, – на годы
Сделаться холопом да рабом
Светлой Музы, чтоб с её природой
Породниться в поприще одном.
Сотнями затверживать приёмы,
Постигать секреты мастерства
И не помнить о себе и доме,
Быть сильней людского естества,
Не работать ради бренной пищи,
Идеалу дивному служить…
Утром – чай, в обед – чаёк, чаище
Ввечеру, на ужин, стал он пить.
Не хватало денег ни на мясо,
Ни на суп хороший, ни на квас.
Тратил Николай на холст да краски,
Если вдруг копейка завелась.
Тратил лишь на краски да на книги, –
А какие книги в свет-Москве!
И совсем не углядел, как мигом
Отощал, оголодал совсем.
Всё стремился, чтоб светились краски,
Чтоб свеченье мира передать…
…Потерял сознанье прямо в классе,
И не смог открыть глаза да встать.
Увезли несчастного в больницу,
И сказали хмуро доктора:
«Это ж надо эдак истощиться –
Полностью, до самого нутра!
Кто его довёл-то до такого?
Ведь у нас не прежние года!»
…Отоспался Николай – встал снова.
Впрок пошла больничная еда.
На прощание доктора учили:
«Не забудь, а то несдобровать:
В чае нет спасенья, а в кефире –
Есть, в двойном, коль нечего жевать.
На кефир найдёшь, как заработать,
Пить три раза в день не забывай!»
Исцелился – и с двойной охотой
Взялся за учёбу Николай.
Выучиться б лучше, – не до жира.
Помощи нигде не смел просить.
Но двойную порцию кефира
Стал с собой среди холстов носить.
Топал веселее на занятья
В телогрейке, что с собой привёз.
Безотказно этакое платье
Выручало в дождик и мороз.
Сапоги заматывал верёвкой,
Проволокой, – было не видать.
В общем, с бытом всё сложилось ловко,
Ведь сноровки нам не занимать!
Летом – в парусиновых ботинках,
Смазанных до хруста порошком
Для зубов, – и вид, как на картинке!
Всю Москву прошёл студент пешком!
Что с того, что лишь одна рубашка –
Постирал, – и гладко-чисто вновь!
Нет, от быта юноше не тяжко –
Впереди – и слава, и любовь!
А когда зима в Москве, пороша,
Это тоже можно пережить –
Выручали старые галоши:
Нацепил – и вновь вольно ходить!
Главное – есть творчество, учёба,
Постиженье тайны ремесла…
Так вот – от зачёта до зачёта –
Но судьба его вперёд несла.
Впереди – распахнутое море,
Что теперь захочешь, – то твори!
Расцветай на творческом просторе,
От любой волны своё бери!
А пока в косые переулки,
В перекрестья лип да тополей,
Ввечеру художник на прогулку
Любоваться шёл Москвой своей.
Отдыхал немного от занятий,
Глядя на старинные дома.
Юношу-художника в объятья
Будто Муза тут звала сама…
Той заветной древнерусской Музы
Слышатся порой в Москве шаги,
И студенты творческого ВУЗа –
Может быть, её ученики.
Да, она в тиши аудиторий,
В час, когда занятия идут,
Неслышна и недоступна взорам,
Явится на несколько минут…
И тогда яснее узорочья
Формул, и трактовок, и цитат.
Не её ли взглядом тихой ночью
Над Москвой созвездия горят?
А с утра опять, как на работу,
На учёбу, на великий труд
Шёл студент: экзамены, зачёты,
Семинары, лекции, – всё тут.
Самые любимые предметы:
Живопись, рисунок – ведь на них
Постигают тайны тьмы и света,
Понимают сердцем, - не из книг.
Тайно мастерство передаётся.
Педагог ведёт ученика
По пути прозренья – будто льётся
Знания вино через века.
Будто из одной заздравной чаши –
Братины, – даруется вино
Знаний – сопричастием редчайшим,
Братством, что студенчеству дано.
…Был ещё предмет по компоновке –
Самый неизведанный предмет.
Ведь без композиторской сноровки
Никакого творчества и нет!
А пойди, пойми, с каких позиций
Надо – там закончить, здесь начать?
Да, творцам загадки композиций
Можно бесконечно изучать!
…Были и занятия с натурой:
В зал входил натурщик, пять часов
У мольберта надо за фактурой
Тела – проследить без лишних слов,
Выследить спряжения движений,
Вызнать сочлененья плавных мышц.
Да стараться, чтоб изображенье
Превзошло тома тугих страниц!
Чтоб в стандартном, произвольном теле
Первозданный замысел Творца
Распознать, – чтоб в сердце пламенели
Тайны нецелованной уста.
Чтобы древней пластики законы
Выведать у жизни – и владеть
Миром анатомии исконной,
Той, что, не страшась, глядит на смерть.
Той, где живо каждое движенье,
Где бежит свободно в жилах кровь,
Где царят биенье и скольженье,
Где парят дыханье и любовь!
Чтобы визуальная поверхность
Вдруг перенеслась на гладь листа
Чтоб возникли ритм и соразмерность,
И в штрихах проснулась красота…
Не считать параметры природы –
Выведать законы красоты:
Золотые числа хороводов,
Песен благодатные цветы.
Как порой мучительно даётся
В руки живописцу красота…
Сотый лист альбома рвётся, мнётся,
А недостижима высота.
И когда же знанья и уменья
Можно будет в жизни применять,
Чтобы не срисовывать творенье,
Чтоб не повторять, а рисовать?
И горят зарёй под вечер окна
Институтских комнат над Москвой –
Усвоеньем пройденных уроков
И мечтой наполнен день-деньской…
Были и занятья на пленэре,
Где в свободном творческом пути
Глядя в мир, художники сумели б
Слово неизбитое найти,
Краску незаёмную, – и чувство
Еле уловимое схватить…
Для того великий мир искусства –
В записную книжку превратить
Надо: всё понять и всё изведать,
Всё забыть и всё изведать вновь…
Вот тогда, возможно, и победа
Станет явью, – не мечтой из снов!
Но всего волнительней – показы
Педагогам творческих работ.
Вот рассказ, который не рассказан,
Песня, что не каждый пропоёт,
Сердце, что открыто не для многих,
Не покров расшитый – только нить…
Показать картины педагогам –
Будто душу обществу раскрыть…
Так ли благосклонно отнесутся?
Угадают смелые ростки?
Или равнодушно отвернутся
От пустой, от рваческой руки?
Ведь картина душу раскрывает –
Хоть её рука рисует, кисть…
А творцу раскрыться – каждый знает –
Будто по-над пропастью пройтись.
Коль душа пуста – так риска нету,
Без стыда душа – так не вопрос.
Для творца открыть картину свету –
Приговор себе просить всерьёз…
Чтит свой труд взыскательный художник
За мученье поисков, восторг
Озарений… С тяжкой битвой схожи
Жизненные поприща творцов.
За победы любит труд художник,
За мгновенья почестей, наград…
Но в душе-то знает осторожно:
Долгий труд ошибками чреват.
Вдруг кругами поведёт дорога,
Результатом дела будет ложь…
Жизненных итогов так немного –
Воспылаешь или пропадёшь…
И творец берётся за картину
Хладнокровным пламенем горя,
Чувствуя вершины и рутину,
Сердцем с целым миром говоря…
…Но бывало слаще всех занятий
Убегать на выставку, в музей,
Где студентов – рой весёлых братьев –
Встретят Музы, будто бы друзей.
В залах Третьяковской галереи,
В строгой, утончённой тишине
В драгоценном Пушкинском музее
Можно быть с творцами наравне,
Изумлённым сердцем постигая
Близкие секреты мастерства,
Всматриваясь, – и запоминая,
В чём другим подвластна красота?
Тут и смелость молодых дерзаний,
И прозренья старых мастеров…
Сколько сразу прибавляли знаний
Выставки, музеи, – будь здоров!
И Манеж – все выставки, все темы,
И Кузнецкий мост, и ЦДРИ…
По Москве – с системой, без системы,
Как придётся – а ходи, смотри!
Нынче здесь, а завтра там, – и столько
Нового, что ввек не осознать!
…Николай любил музей Востока:
На бульвар Суворовский опять
И опять он шёл, и, будто дома,
По знакомым залам он бродил,
Всякий раз музей тот будто новым,
Удивляясь, вновь он находил.
Всякий раз мерцала по-иному
В этих гулких залах красота…
То – вершина, то – небесный омут,
То – штрихов мельчайших частота,
То – заря чеканки, то – насечки
Серебристой унцукульской грань,
Будто с нитью жизни пересечься
Здесь стремилась мирозданья ткань…
То – слова на ножнах сабли старой,
То – огонь светильника в ночи,
То – изгиб кувшина, как гитара,
То – ларца заветного ключи…
А картины больше всё с горами,
Где горит высокогорный лёд,
Плавится лучами, будто пламя,
Песню лучезарную поёт…
И казалось, будто тайна мира
В этих залах говорит своё:
Плачет, открывая сердце, лира,
И звенит свободою копьё…
И порой, когда от жизни скудной
Уж, казалось, нету больше сил,
Николай шёл в этот малолюдный
Мир миров – и силы находил.
Видел: на холстах сияют горы,
В дали недоступные манят.
Прозревал: восточные узоры
Тайну древнерусскую хранят.
Пышные, украсные соцветья,
Травяной орнамент стебельков
В древности рождались на планете –
В архаичных таинствах веков.
Волны листьев, пластика бутонов,
Фантастичность пламенных цветов
Зарождались на земле исконной –
На планете магов и творцов.
На планете мастеров-умельцев,
Общей для Востока и Руси,
Общей так, как матернино сердце
О сынах расставшихся грустит…
Всё равно связует воедино
Деток: капиллярами дорог,
Далями-туманами в сединах,
Песней, где сердечен каждый слог…
Видел Николай: одни узоры
В золотой и алой Хохломе,
И в резьбе поморских Холмогоров,
И в персидской шёлковой волне,
И в аварском унцукульском древе,
И в балхарских глиняных кругах –
Суть далёких солнечных поверий:
Сила жизни побеждает страх
Перед неизвестным тёмным миром,
Ледяным молчанием планет…
Сила древнерусской вещей лиры
И восточных танцев жаркий свет!
Проблеск молний и глубин воронки,
Недр земных звериный мерный гул…
Мир неумолим, жесток, огромен…
Шепчет сердце: я помочь могу!
Заговор сплету волшебным слогом,
Таинством узора обовью,
Танцем разожгу, спалю глаголом,
Песней всю беду перемелю!
Оттого ли роспись повторялась
И перетекала, словно свет:
Устюжских узоров чудо-завязь –
В Кубачей серебряный секрет?
Вышивка на праздничных бушлатах
Повторяла сказочный узор
Сарафанов русских… Ало-злато,
Бело-серебро далёких пор!
В дагестанских росписях домашних
Улыбались добрые коты
Так, как на соборах древних наших –
Львы-каменья дивной красоты…
Этой одинаковой улыбкой
Привечают Солнце до сих пор
Роспись в сакле перед детской зыбкой,
Древнерусский Юрьевский собор…
Роспись-лабиринт над входом в саклю
Духам путь закружит; проку в них
Для хозяйства нет, – но сам не так ли
Сделан, как на ложках хохломских?
Ложкой щи хлебает поселянин:
Лабиринт – розетка – солнце – жизнь…
Мы – родные братья, мы – земляне,
Наши мысли-дни переплелись!
Так и перекликнулись узоры:
Ситцевый поволжский хоровод
И чеченский танец, что, как горы,
Цепью нерушимою ведёт…
Наши были встречи да разлуки,
Наши самоцветы-кладеня…
Но в каком-то веке люди руки
Разомкнули, память не кляня,
И забыли братство да истоки,
И забыли древнее родство.
Будто кто-то перепутал строки,
Вещей книги вещее число…
Память острой спицей сердце ранит:
Нет, не подражанья двух культур –
А единообщность, а орнамент
Неразрывно связанных натур.
Мусульманский мир и христианский,
Сказочный Восток и Святорусь
Путь единый вынесли из странствий
Средь миров, в космическом ветру.
И тысячелетия традиций,
Древневековечный быт-уклад
Искры интереса будят в лицах,
Разговор направят в нужный лад:
Мы едины общностью былинной,
Мы сильны святою красотой,
Что в печальной книге Голубиной
Связана строкою золотой.
Явлена, как блещущий источник,
Скрытый за завесами веков –
Восхищений, плачей, узорочий,
Предрассудков, чаяний, оков…
Но тысячелетние былины
И народных промыслов лучи
Повторяют: братья, вы – едины,
Хоть весь мир об этом умолчит…
Общие у вас святые корни,
Общая седая старина…
Дух ваш неподкупен и огромен,
Ведь Прамать, Пра-Родина – одна.
Живопись копировать не будет
То, что ей и так принадлежит…
Отчего-то творческие люди
Обострённо-ясно видят жизнь.
И когда восточные мотивы
Проступали сказкой на холстах –
«Это – жизнь моя, не чудо-диво,
Это – жизнь моя в моих руках», –
Николай ответил бы.
Коль сердце
Откликалось на восточный ритм –
«Это – песня далей, песня детства.
Я в далёком детстве был другим…
Где я откопал любовь к Востоку?
Танцы те, что звёздами звенят…
Где-то в жизнетворческих истоках –
Не иначе, в сердце у меня…»
Да, казалось, будто тайна мира
В этих залах говорит своё:
Плачет, открывая сердце, лира,
И звенит свободою копьё…
Да, порой, когда от жизни скудной
Мыслилось, что нет ни снов, ни сил,
Николай шёл в этот малолюдный
Мир миров – и силы находил.
…Николая знали педагоги,
Ведали – трудна студента жизнь.
Отправляли в отпуск на полгода:
Отоспись, отъешься, подлечись!
Долго удивлялись: отказался
От поблажки этой ученик.
Только ради творчества остался:
Вдруг в судьбе исчезнет счастья нить?
А чтоб дальше суп хлебать не с пустом,
Чтоб вольготней краски покупать, –
Стал ночами он грузить капусту,
Стал на складе грузы разгружать.
Говорил: «Вивальди был монахом,
Собирал по сёлам помощь-дань.
Но слагал же музыку, однако,
И из нотных нитей ткалась ткань!
Не мешает творчеству работа!
Хочешь быть художником – держись!»
…После тяжкой смены отчего-то
По-другому пальцы держат кисть.
Тут уж выбираешь: или-или.
Успевал неплохо Николай,
Он – отличник…
А дружки учили:
«Зацепись в Москве – ведь это рай!
Столько одиноких есть москвичек!
Ты – силён, и ловок, всем хорош.
Ведь без лоска, барственных привычек,
Что ты за художник? – Пропадёшь!
Ведь пошлют куда-нибудь в деревню,
Рисовать колхозную-то жизнь,
Шантрапу учить… Тут хоть на древней,
Глупой, безобразной – но женись!
Счастья-то зачем искать по миру?
Есть к нему короткие пути:
Выбери себе жену с квартирой,
И живи в Москве, – не прогляди!
Не бывает свято место пусто,
Каждый, где получше, ищет вновь!»
Но не слушал Николай: искусство
Есть на свете, – будет и любовь.
И себя к искусству он готовил,
У поэтов брал слова и ритм.
Слушал композиторов: Бетховен
В музыке, что красками, творит.
«Пушкин, Блок, и Тютчев, и Есенин
Научили творчеству меня, –
Говорил студент друзьям в беседе, –
Вот ещё бы краскам дать огня,
Чтоб они сияли и светились,
Чтоб горя, мерцали о своём,
Чтобы люди, глядя, согласились,
Что ткань мира сшита им – огнём!»
И друзья родные соглашались:
Это были Виктор Иванов,
Валентин Пурыгин да Стожаров
Михаил, – и все искали новь
В живописи, в творческих приёмах…
Каждый путь в искусстве проторял,
Каждый бедовал вдали от дома,
Да мечты прекрасной не терял.
Каждый стать творцом всем сердцем жаждал,
Чтоб свой край родной в холстах воспеть…
О, тоска о доме! И однажды
Весть пришла: приедет посмотреть,
Как его сынок живёт в столице,
К Николаю в праздники отец.
А студенту где ж прибарахлиться?
В комнате кровать – да сам жилец.
Но друзья решили в честь событья
Комнату обставить чем ни есть:
Обежали мигом общежитье,
Тут и там поведали про весть,
И оттуда – стол, отсюда – стулья,
Зеркало от этих, плед – от тех
Принесли – одели и обули
Коле комнатёнку – лучше всех!
Горкой разномастная посуда.
Разносолы в банках, сала шмат,
И ведро картошки – просто чудо!
Николай по-стольному богат!
А в углах досталось паутине,
Убежала с окон хмарь да пыль.
Всюду-то расставили картины,
На которых сказка, а не быль!
На которых свет небесный ласков,
И бушуют волны ковылей,
И летят над степью кустанайской
Лебеди по вотчине своей.
Где мерцают алые рассветы
И глубины тающих озёр,
Где взбредает по хребту планеты
Стадо лошадей на косогор…
Где прекрасный мир душе открылся,
Сам себя в картинах показал…
И отец приехал – удивился,
Рад был, что у сына побывал!
Сын живёт богато, не болеет,
На кровати – плед, на окнах – тюль.
Учится, вперёд идёт, смелеет,
Полчаса покрасит – есть этюд!
Ведь не всем в роду ходить за стадом, –
Согласился, стало быть, отец, –
Хороши картины! Думать надо,
Сын-то и в столице – молодец!
А уж как отцу бывало трудно!
Да лихие годы переждал.
Никогда не злобился, как будто,
Не корил других, не осуждал.
В зависти, в корысти не замечен,
Всё ж достойно прожил долгий век.
Вот и радость: сын живёт полегче,
Новых вёсен новый человек!
Главное во всём на свете – вера.
Надо просто верить самому.
Свет в душе держать – и быть примером.
Жить с добром и ладом – ко всему!
Погостил отец, домой уехал –
Рассказать, как сын в Москве живёт.
…Дни то мчатся, то текут без спеха –
Труд, учёба, творческий полёт.
Дотемна – занятия: черченье,
Рисованье, – за листами лист.
До утра – заманчивое чтенье:
Сколько знаний было у Земли!
Наконец – итоги и просмотры…
В группе выделялся Николай:
Светом, силой полнятся работы,
Будто не земля на них – а рай!
Отвечал студент одним ответом
На похвальный да хвалебный шум:
«Если нет в душе крупицы света –
Просто я к холстам не подхожу.
А коль солнце ярое играет,
Коль душа поёт – беру я кисть».
Говорили мэтры Николаю:
«Дальше, в Академии, учись!
Посмотри, как трудишься толково!
Ты из многих – лучший ученик!»
Да ведь это слово – только слово.
Понимал ли кто-нибудь из них,
Что не всё ж учиться. А работать?
А сестрёнкам, братьям помогать?
Хорошо учиться, но охота
На ноги скорей хозяйски встать.
Хочется быть гением блестящим,
Но куда сильней, в конце концов,
Хочется стать просто настоящим
Мастером, хозяином, творцом.
Хочется отцовский слог-завет
У мольберта стоя, видеть вновь:
«Зависти нет, жадности нет,
Ненависти нет,
На картинах – только любовь!»
…У спиртовки ало-синий цвет.
Мастихин из ножика готов…
Но зато отцовский свет-завет
На холстах сияет вновь и вновь!
У огня сиреневая гладь…
Дорог магазинный мастихин…
«Стану живописцем – умирать
В общем, можно», – помысел один.
Золотые искры от огня…
Гнётся ножик – будет инструмент.
«Может быть, блеснёт и для меня
Счастья сотворённого момент…»
Цель-то далека, да всё ж видна,
Цель-то хоть трудненька, да одна:
Чтоб в холстах цвела глубь-глубина,
Искренность была б отражена.
Чтоб светились краски на холстах,
Чтоб сияли красками холсты,
На картинах, словно на устах,
Чтоб звучало слово красоты…
Чтобы тронуть хмурые сердца
Лаской неизведанных красот,
Горечью разлуки без конца,
Зовом нескончаемых высот…
Чтобы все замшелые сердца
Трепетным лучом расшевелить,
Дать понять, что вьётся без конца
К звёздным веретёнцам счастья нить…
…Дрожью пробежали годы – и
Едет на побывку Николай
В вотчину свою, в края свои,
В сказочный лебяжий Кустанай.
Дальний поезд и степной разъезд,
И вдали – знакомое село…
Из каких благословенных мест
Живописца время унесло!
Так же плещут крылья мощных птиц
На свободных солнечных ветрах,
Так же светят отблеском зарниц
Искры в догорающих кострах…
Только стало маленьким село –
Как низки саманные дома!
Лишь четыре года и прошло –
Мама стала маленькой сама…
А уже накрыли семь столов,
По семь метров длинные столы,
В казанах шкворчит горячий плов,
Ломятся тарелки от халвы.
А уж как роскошно за столом!
Славный пир всему селенью дан:
Пахнет плов баранины теплом,
Пахнет жаркой пряностью шафран…
На столах орехи и урюк,
Вяленая дыня и чак-чак:
Мастерством заботных женских рук
На меду настоян чёрный мак,
И мучная жёлтая лапша
Словно солнце, золотом горит.
Масло в молоке – точь-в-точь душа –
Размягчаясь, сказки говорит.
На столах и лук, и черемша,
И лепешки шире сковород,
На столах самса и май-хошан –
И к столам собрался весь народ.
Собрались сельчане – сотня лиц,
Сотня разговоров об одном:
Как там наш студент среди столиц?
Мы-то всё по-прежнему живём!
Спели песни, выпили вино,
Обсудили час за часом быт:
«Славное село у нас! Оно
И в Москве: земляк наш там сидит!»
Звуки домры тише в летней мгле…
Рыжая луна под звёздный кров
Входит, как царица… На земле
Нет людей роднее земляков!
Рыжая луна в ночи одна,
А горит, улыбки дарит нам…
Может быть, и жизнь-то нам дана,
Чтоб её сосватать землякам…
Посвятить её родным краям,
Милому забытому селу,
Что неспешно, вслед ночным крылам,
До рассвета катится во мглу…
Да нестойка летом темнота –
Будет незатейливый рассвет,
Новый день, как белый грунт холста…
Лишь села родней на свете нет…
Скоренько побывка пробежит,
Николай в Москву уедет вновь.
А в каких краях придётся жить?
Где искать удачу да любовь?
Ведь выпускников распределят
По великим весям, по стране.
На рассвет отправят, на закат? –
Это неизвестно даже мне…