Мои переводы из Кокинвакасю

Наталья Михрина
            

     Моих познаний в японском языке недостаточно. Заручившись согласием А.А.Долина,
в своих переводах я опираюсь на подстрочники из переведённой им антологии «Кокинвакасю». Ориентиром в этом непростом труде для меня являются  его советы, изложенные в данной статье:

    Выдержки из статьи А.Долина «О принципах перевода классической поэзии танка»
                Собрание старых и новых песен Японии «КОКИНВАКАСЮ»
                в переводе со старояпонского А.Долина.

     Несколько универсальных правил перевода классической японской лирики на европейские языки сформулировал Жорж Бонно:
- по возможности точно передавать смысл стихотворения;
- стараться по возможности соблюдать порядок слов оригинала;
- стараться соблюдать число слогов оригинала, а если это невозможно по техническим причинам (неблагозвучный метр), то хотя бы приблизительно соответствующую пропорцию между числом слогов в каждой строке;
- не пренебрегать передачей эвфонии, музыки стиха. Путём соответствующей замены и транспозиции звуков в словах.
     Все эти правила можно принять, но с оговорками и добавлениями. Во-первых, соблюсти порядок слов японского оригинала, конечно же, невозможно. Речь должна идти прежде всего о соблюдении внутренней логики, о следовании поэтическому замыслу и общей архитектонике японского пятистишия. Только такой подход и позволит максимально сохранить смысл. Однако решающую роль в переводе вака играет, без сомнения, не порядок слов, а их подбор и расстановка, которые должны придать стиху «живое дыхание».
     В принципе создать адекватную оригиналу поэтику вака со всеми её обертонами невозможно, но по степени приближения к идеалу русский язык, без сомнения, лидирует среди прочих европейских языков с большим отрывом. Огромное богатство метрики и ритмики, филигранная нюансировка смысла слова за счёт префиксов, суффиксов и флексий, свобода ударения, свобода расположения слов в предложении и лёгкость инверсии – всё это позволяет передать в переводе множество «поэтических ходов» вака.
     Избранный размер может слегка варьироваться, но единообразие формы должно соблюдаться непреложно – как соблюдается оно в переводе сонетов или октав.
     Условное деление пятистишия на «экспозицию» и «раскрытие темы», присутствующие в оригинале, должно сохраняться, но место деления на две части может быть перенесено по необходимости со второй строки на третью или даже на четвёртую – и наоборот. От такого переноса в рамках единой системы пятистишие в целом не страдает, тем более что изменение места «логической цезуры» встречается и в оригинальных текстах.
     Главная трудность при переводе вака – интонационный рисунок, который и позволит читать пятистишие на одном дыхании. Здесь и кроется основное отличие вака от любых иных поэтических жанров и форм. Мысль и чувство не должны прерываться в течение стиха дроблением на отдельные фразы. Единый образ течёт от начала вака к концу, последовательно раскрываясь в каждом слове, в каждом слоге.
     За перевод японской (и не только японской) классики следует браться не в порядке эксперимента, а лишь после ряда экспериментов, выработав определённый стиль , «поэтическую схему» и твёрдо зная, чего хочешь добиться от неподатливого оригинала.
    

Семнадцать лет спустя:      


     ...Вернемся к вопросу о принципах и методах переложения классической японской поэзии, затронутом ранее в моей статье о принципах перевода танка. Статья была написана семнадцать лет назад, но нельзя сказать, что за это время что-то изменилось к лучшему в мире переводов японской поэзии. Правда прилавки книжных магазинов наводнены пестрыми сборниками с гравюрами, изображающими девиц легкого поведения, но содержание этих книг настолько эклектично и в большинстве случаев убого, что их лучше ставить дома на полку не открывая.
    Поскольку дискуссий о переводе японской поэзии в профессиональной литературной критике никогда не велось, то российскому читателю и всем поклонникам японского стиха остается только гадать, насколько переводы хороши, адекватны, близки к оригиналу, соответствуют традициям русской поэзии и т.д.  Однако у меня есть сильное подозрение, что заинтересованный читатель (он же ценитель и в душе потенциальный интерпретатор) не дает себе труда сравнивать работы различных профессиональных переводчиков, которых и раньше было всего от силы пять, а  на сегодняшний день в живых осталось никак не более трех. Но это, увы,  и есть единственный верный способ понять, что такое хорошо и что такое плохо, кому стоит подражать и кому не стоит в столь деликатном ремесле.
      Плохо – если переводчик, как это бывало в работах В. Н. Марковой или В. С. Сановича, при  отличном владении языком и достаточно полном проникновении в смысл миниатюры, не пытается выработать универсальный ритмический рисунок, релевантный тому, в котором создавались сотни тысяч японских танка. Ведь тогда от стихотворения не остается ничего, кроме произвольно состыкованных образов, а метр произвольно меняется от случая к случаю или вообще игнорируется. К сожалению, само «содержание» составляет не более 30-40% от всего гармонического единства танка.
       Плохо, если переводчик не вырабатывает для себя лексические нормы, соответствующие японским поэтическим стереотипам соответствующей эпохи, и пытается каждый раз подменить их какими-нибудь псевдопоэтическими построениями: то вводя нелепые архаизмы собственного производства, то применяя неуклюжую инверсию.
      Плохо, если «для облегчения жизни» переводчик вообще ставит крест на ритмике и по возможности добросовестно перелагает певучий оригинал тяжеловесной прозой, предварительно распилив ее на пять строк.
      Еще хуже, когда переводчик превращает хрупкий шедевр из тридцати одного слога в тренажер для упражнений в собственной изящной словесности, имеющей весьма отдаленное отношение к оригиналу.
      Хорошо, если переводчик сначала задумается о ритме, найдет свою метрическую схему и далее будет стремиться естественным путем наполнить ее образностью оригинала.
    Хорошо, если переводчик поймет, что основа японской поэзии – ее высокая простота, чуждая всякому праздному изыску, и будет искать единственно нужные слова, единственно нужную интонацию, которая придаст стихотворению живое дыхание.
     Хорошо, если переводчику удастся найти грань между высокой поэзией и напыщенной словесной погремушкой.
     Хорошо, если переводчик при переводе танка научится мыслить, чувствовать и органично выражать свои чувства в этом жанре, как  делали японские мастера стиха.
      А главное, чтобы не только переводчик, но и все заинтересованные читатели усвоили нормативы этой поэтики и могли судить японские стихи в их русской ипостаси по гамбургскому счету. Ведь так оно было в Японии, где танка и хайку всегда оставались интерактивными жанрами, а искушенный читатель был высшим судией для любого поэта.

                Александр Долин
                Профессор японской литературы и сравнительной культурологии
                Международный университет Акита (Япония)