Глава седьмая
ГАВРИИЛИАДА (часть первая)
Упомянутая выше запрещённая сатирическая поэма «Гавриилиада», сделавшая Пушкину много неприятностей, по моему мнению, заслуживает интерес читателя.
История создания «Гавриилиады» была рассказана много раз, но условия её возникновения достаточно освещены ещё не были.
Она была написана быстро и легко в апреле 1821 г. и посвящена близкому другу Н.С. Алексееву, который во многом разделял чувства и настроения поэта во время Кишинёвской ссылки.
Пушкин, «будучи до крайности раздражён против царя, увлечённый «атеистическими учениями» и масонством, позволил себе высказаться совершенно непозволительно по цензурным условиям того времени».
Некоторое время поэма была известна только в узком кругу друзей, но быстро стала расходиться в списках.
Вяземский, посылая 10 декабря 1822 г. А. И. Тургеневу значительный отрывок из «Гавриилиады», написал: «Пушкин прислал мне одну свою прекрасную шалость».
В «Гавриилиаде» Пушкин пародийно-романтически обыгрывает сюжет Евангелия о Благовещении, т-е, о возвещении Марии устами архангела Гавриила воли божией о зачатии и рождении Иисуса Христа от духа святого. В поэму вошла и пародия на библейский рассказ о грехопадении первых людей — Адама и Евы.
Автограф поэмы до нас не дошёл. Сохранился лишь план некоторых эпизодов:
«Святой дух, призвав Гавриила, описывает ему свою любовь и производит в сводники. Гавриил влюблен. Сатана и Мария». План этот писан 6 апреля 1821 г.
Именно в это время Пушкин находился под влиянием личности Байрона, пытался стилизовать себя под него и его героев, даже носил некоторое время Гарольдов плащ (как и его Онегин), стремился приобщиться к стихии бунта неукротимого английского лорда.
В "Гавриилиаде" знакомый Пушкину циничный нигилизм и ехидный вольтерианский смешок соединился с кровавой иронией в духе Байрона.
Порою Пушкин испытывал приступы настроения, которые трудно назвать иначе, как сатанизмом, и которые так смущали его первого биографа, благонравного Анненкова.
«Кишиневские вольности» изгнанника-поэта состояли из кутежей, увлечений, дуэлей. Не было конца его беспечным забавам и шалостям.
Скандалы и дуэли были далеко не полным психическим разрядом вечно кипевшего раздражения. Они помогали отвести душу, но бессильны были освободить её вполне от гнёта мстительных страстей.
Известно, что на религиозной почве у Пушкина бывали столкновения с кишинёвским духовенством, составлявшим инзовский богословский кружок, и о том кощунственном настроении, которое овладевало им в период принуждения его к исполнению христианской обрядности.
По совершенно верному замечанию П.Е. Щёголева, одного из крупнейших пушкинистов начала двадцатого века, известного литературоведа и историка, "Гавриилиада" содержит в себе не только издевательство над религией, но и яростное оскорбление любви.
Нельзя поэтому пройти мимо этой "отысканной в архивах ада поэмы", излагая историю сердечной жизни Пушкина.
Он много раз пытался "разоблачить, растоптать ногами идеал чистой женственности и показать воочию "призрак безобразный", скрывающийся за ним». Ему удалось успешно разрешить эту задачу в "Гавриилиаде".
В прологе "Гавриилиады", равно как в некоторых одновременных с нею и довольно непристойных эпиграммах, мы встречаем образ еврейки, за поцелуй которой Пушкин, разумеется, в шутку, выражает даже готовность приступить к вере Моисея. Осталось неизвестным, кого имел он при этом в виду. Еврейкой прозвали в Кишинёве Марию Егоровну Эйхфельдт, урождённую Мило, жену обер-бергауптмана Ивана Ивановича. Считалось, что она похожа на Ревекку – героиню известного романа Вальтер-Скотта "Айвенго". Но Мария Егоровна состояла в многолетней и прочной связи с приятелем Пушкина Н.С. Алексеевым, и поэт не однажды в прозе и в стихах отрекался от всяких видов на прекрасную Ревекку.
Сохранилось известие о другой еврейке – миловидной содержательнице одного из кишинёвских трактиров. Вполне возможно, что стихи Пушкина относятся именно к ней. Никакого любовного чувства в точном смысле этого слова здесь, разумеется, не было и в помине, но, всё же, женщина, облик которой мерещился поэту во время создания "Гавриилиады", необычайно сильно действовала на его эротическую восприимчивость.
Не трудно проследить связь между «еврейскими мелодиями» Байрона и «израильским платьем» Пушкина в этом посвящении «Гавриилиады», обращённом к Алексееву:
Вот муза, резвая болтунья,
Которую ты столь любил.
Раскаялась моя шалунья,
Придворный тон её пленил;
Её всевышний осенил
Своей небесной благодатью –
Она духовному занятью
Опасной жертвует игрой.
Не удивляйся милый мой
Её израильскому платью,
Прости ей прежние грехи
И под заветною печатью
Прими опасные стихи.
***
«Гавриилиада» имеет особую, своеобразную судьбу в истории русской литературы.
В России эти «опасные стихи» - «шалости пера» или «проказы резвой юности» - ходили в рукописях, тщательно хранились в фамильных архивах или в пыли дедовских библиотек и «были вечною и недоступною мечтою библиофилов». Внешние очевидные достоинства поэмы бросались в глаза и тем, кто отрицательно относился к её религиозному свободомыслию.
И только в 1918 году был снят цензурный запрет, и В. Брюсов впервые выпустил поэму полностью (до 1917 года печатались только отрывки, не связанные с евангельским сюжетом и под изменёнными названиями).
В. Брюсов полагал, что к поэме нельзя подходить как к произведению скабрезного жанра, и стремился особенно подчеркнуть её художественные достоинства.
Н. Огарёв, чуткий и авторитетный критик и первый издатель „Гавриилиады“ (Лондон, 1861 г.), отмечая поэтическую красоту поэмы, чёткость образов, отделку стиха, признаёт её язык и форму «безукоризненно изящными», хотя «содержание её проникнуто религиозным и политическим вольномыслием».
В ней есть эротика и так называемый кощунственный элемент, т.е. сатира в области религиозной. «Пушкин довёл эротическое содержание до высокой художественности, где уже ни одна грубая черта не высказывается угловато и всё облечено в поэтическую прозрачность».
Обращаясь к условиям возникновения «Гавриилиады», нужно сказать, что в семье Пушкиных, как и во многих других подобных семьях того времени, «господствовало ироническое отношение к религии, к церкви, к духовенству. Так как непристойные насмешки по этому поводу часто облекались в остроумные и соблазнительно привлекательные формы, то ребёнок Пушкин, имея живой и насмешливый ум и повышенную восприимчивость, быстро и прочно усвоил себе эту манеру, которая прошла через его жизнь и творчество в течение многих лет». В библиотеке отца было много книг французских авторов. Особое влияние на Пушкина оказали Вольтер и Парни.
Русский мемуарист Ф.Ф. Вигель свидетельствует, что в 20-е годы «не только молодёжь, но и пожилые люди, не понимая Спинозы, ни Ламетри, ни Вольтера, щеголяли вольнодумством. Не только в столице, но даже в провинции, раздавались хулы на бога, эпиграммы на богородицу». В таком настроении могла восприниматься, соответственно деформируясь, и народная богородичная легенда».
Поэма «Гавриилиада» Пушкина — это изложенный русскими стихами ветхозаветный апокриф*, притом открыто ориентированный на французского элегического поэта Эвариста Парни и его поэму «Война Богов», в которой он пародировал Библию.
(*Апокриф — религиозный текст о событиях святой истории, не признаваемый церковью каноническим.)
Героикомическую поэму «Война богов» Парни написал ещё в 1799 году. Эта и другие его пародические поэмы при своём появлении также вызывали в европейских литературах бурную реакцию, особенно в католических странах, но затем отношение к ним сделалось равнодушным и безразличным, когда они отжили свой век.
Аналогичная судьба предстояла и пушкинской «Гавриилиаде». Параллели между нею и поэмами Парни напрашивались сами собой.
Влияние Парни было и в творчестве Крылова, Батюшкова, Давыдова, Вяземского и др. У Пушкина есть множество переводов и подражаний Парни в «лицейских» и более поздних стихотворениях до 1824 г. Парни упоминается также в «Евгении Онегине». Желая похвалить Батюшкова, Пушкин называет последнего «российским Парни», а говоря о Баратынском, выражает надежду, что он «превзойдёт Парни».
В начале 1820-х годов, т-е, в то время, когда создавалась «Гавриилиада» Пушкина, оживился интерес к библейским апокрифическим текстам в английской литературе, в печати появилось множество антирелигиозных пародий и сатирических памфлетов.
Нет ничего невероятного в том, что о некоторых этих изданиях мог слышать и Пушкин, например, от своего приятеля Николая Ивановича Кривцова, имевшего репутацию атеиста, служившего с 1818 г. в русском посольстве в Лондоне.
А. И. Тургенев писал П. А. Вяземскому (28 августа 1818 г.), что «Кривцов не перестает развращать Пушкина и из Лондона прислал ему безбожные стихи из благочестивой Англии!». Какие именно стихи Н. И. Кривцов прислал Пушкину из Лондона, мы не знаем; но известно, что выбор «безбожных» произведений на английском книжном рынке этого времени был действительно очень богатым.
Историк и литературовед П. И. Бартенев, со слов друзей поэта, писал так:
«Уверяют, что он позволил себе сочинить её просто из молодого литературного щегольства. Ему захотелось показать своим приятелям, что он может в этом роде написать что-нибудь лучше стихов Вольтера и Парни».
И мне кажется, что так оно и было.
Об этом говорят наброски предполагавшегося «Посвящения» к «Гавриилиаде»:
ПРИМИТЕ НОВУЮ ТЕТРАДЬ, О ВЫ, КОТОРЫЕ ЛЮБИЛИ
Примите новую тетрадь,
Вы, юноши, и вы, девицы,—
Не веселее ль вам читать
Игривой музы небылицы?
О вы, которые любили
Парнаса тайные цветы
И своевольные мечты
Вниманьем слабым наградили,
Спасите труд небрежный мой —
Под сенью своего покрова
От рук невежества слепого,
От взоров зависти косой.
Картины, думы и рассказы
Для вас я вновь перемешал,
Смешное с важным сочетал
И бешеной любви проказы
В архивах ада отыскал...
***
Иллюстрация - рисунок А.С.Пушкина. 1821 год
Продолжение "Гавриилиада", ч-2