Ночь, как раны, огни зализала.
Смотрят звезды глазками тюрьмы,
ну а мы под мостом Салазара —
в его черной-пречерной тени.
(Е. Евтушенко)
Значит, будет примерно так, через много лет:
мы вольёмся в случайные бары, в столичный вечер.
Вот сейчас я сижу и вбиваю слова в айпэд,
но когда говорю с тобой – крыть абсолютно нечем.
Я, наверно, уже не очень-то и хочу,
чтоб шуршало твоё «ещё» в тени городского
полувизга рельсов, в шейкере пьяных чувств,
чтоб в ключицу мне тыкалась ты как в стихах Полозковой.
Я за нежность во всех её проявлениях, только вот,
если даже срок неугодности грушевым йогуртом вытек,
ты хоть бей в тамбурин, танцуй, оголяй живот –
ничего, ничего, дорогая, у нас тут с тобой не выйдет.
И чего здесь сидеть? Размотав тебя как клубок
молчаливых, отпоротых с чьей-то одежды ниток,
вспоминать, что «тогда» ты была для меня как Бог,
талисман, оберег, Бодхисаттва, дао, маниту.
Но вокруг пейзажем не евтушенковский Лиссабон,
ни Берлин, где Цветаева, ни Париж, где Высоцкий и Влади.
Только ты мне вдруг скажешь: «Поедем ко мне. Слабо?»,
ненавязчиво так губу закусив
и в глаза не глядя.
(с)
2013.
В.Б.