Цидулка

Георгина Мефистопольская
               
Камышей сухое эскимо
над зверино-птичьей абевегой –
пишется неспешное письмо
воробьиным почерком по снегу.
Сад плотней укутывает грудь –
на закате солнце щерит зубы…
Пережить бы завтрашнюю студь  –
и зима покатится на убыль.

Утром, подхватив незнамо чьё
имя по дороге в светлый Ирий,
стрекоча, промчится сорочьё
кавалькадой бешеных валькирий,
и, под прелой облачной листвой
не меняя нрава и обличья,
покачает небо головой
в шапочке с бубенчиком синичьим.

Только собирались посмотреть
на лихое вьюжное застолье,
глядь  - от калача осталась треть,
ледяной посыпанная солью.
Пахнет маслом сливочным луна,
словно блин, бела и ноздревата –
это значит, близится весна,
запахнувшись в шубку снегопада.

Скоро тьмы грачиных янычар
встанут на крыло, гортанно-гулко –
а пока в печи мороз-гончар
обжигает снежную цидулку,
к  буквенным пунктирным конфетти
подмешав прозрачного металла,
чтобы потерять её в пути
почтальону силы не достало.