О, жадность! Всеми поносима,
в разряд тягчайших из грехов
всегда была ты относима.
Постыден гнет твоих оков.
Хочу хвалу воспеть гонимой.
Не обличай ее, постой.
Ведь, как бывает зависть белой,
так жадность может быть святой.
О, как жадна бываю я
до душ таинственных и чистых.
Мне пресыщенье не грозит
вблизи сияний их лучистых.
Как жадно я желаю верить,
обманы все забыв опять.
Неизмеримое – измерить
И необъятное – объять.
Как жадно я в себя вбираю
весенний сумасшедший дух,
и жадно ловит птичий гомон
стозвоном опьяненный слух.
Как ненасытно я ловлю
туманной осени мгновенья,
запоем пью ее красу
с хмельком тоски и вдохновенья.
Я ласк твоих храню без счета.
Как алчно я копила их,
то исступленных до отчаянья,
то осторожных и немых.
Я с нетерпеньем жду рассветов
и наступленья новых дней,
чтоб вновь согреть своих любимых,
чтоб укрепить своих друзей.
Побед и поражений жажду.
В победный рог опять трублю,
рискуя показаться странной:
«Враги мои, я вас люблю!»
Я наблюдать могу всечасно
обряды в глубине души.
Слежу я жадно за тенями
в ее таинственной тиши.
И память, ключница скупая,
когда событий шум затих,
перебирает с наслажденьем,
как четки, отголоски их.
И служит мне к обогащенью
мой ненасытный жадный нрав.
Ко мне в ночи ворвется ветер,
весь божий мир в себя вобрав.
Ему навстречу жадно ринусь...
А ты, хулитель мой, постой –
дай мне воспеть хвалу и славу
сегодня жадности святой.