Идеям монархиста "Трибуна" посвящается.
Союз любви и союз ответственности – два не пересекающихся в сознании объекта реальности. Их нельзя объединить одним словом "Союз", исказится суть явления мирового и вселенского масштаба. Только Бог соединяет их. Взаимно уравновешивая и взаимно обогащая друг друга, эти союзы не могут быть причинами лояльности между женским и мужским началами. Люди это прекрасно понимают и устанавливают правила Игры, мораль. Мораль подкрепляется извечным стремлением детей к справедливости, корректирующей в условиях семьи отклонения в морали, не соответствующие божественному замыслу устройства мира.
Вот такую мораль, откорректированную наследственной нравственностью, и передают люди по семейной и общественной линии традициями, законами взаимоотношения полов. В зависимости от этих традиций и происходит предназначенное Богом развитие родов, сообществ родов, племён, наций.
Только союз любви, не подкреплённый ответственностью, даёт Ромео и Джульетту, любовников, не способных нести груз ответственности перед традициями. Другой пример союза любви, но уже совмещённого с ответственностью перед традициями, однако, союза, не учитывающего в морали… нравственности детей. "Союз любви и ответственности" это не состоявшийся союз родов Лейли и Меджнуна. Этот пример характеризует героев восточной идеальной любви, не способной вырваться из общественных пут гаремного права. Третий пример, Тадж-Махал и его создатель, осуждённый смотреть на своё творение из темницы.
В чём божественность объединения союза любви и союза ответственности? Только в том, что, не смотря на существование идеалов Ромео и Джульетты, Лейли и Меджнуна, идеалов союзов любви и ответственности вождей, царей, родителей, дедушек и бабушек, эти два союза никак не закрепляются и не передаются, если нет внутреннего стремления каждого индивида к идеальному выбору в конкретных социальных условиях.
Будущие любовники ищут не пазлы, не готовую вторую половину, а соответствие своему внутреннему настрою, учитывающему массу противоречивых требований, не передаваемых никакими словами и никакими примерами. Богатый становится меценатом не по прихоти общественной морали и не из-за стремления уйти от налогов. Меценатство – внутренняя потребность компенсации жестокости развития и арабских революций, и российских благих намерений. Это тот же царский пример подобострастия и новизны в отношениях, идущий изнутри, от Бога, от стремления создать идеальный союз общественного благоденствия, вырождающийся в частные случаи и закона жертвенности (Савва Морозов), и закона предательства (М. Горбачёв).
Предать и пожертвовать собой может тот, кто был обделён в детстве радостью совместного труда на благо семьи. А радость эта происходит от соблюдения в семье условий для развития внутренней потребности ребёнка к справедливости. Каждый час, каждый миг в семье должна подтверждаться надёжность окружения ребёнка. Его нравственность не должна страдать от несправедливости непредвиденных ребёнком угроз. И наоборот, окружающая действительность ни в коей мере не должна вступать в острые противоречия с врождённой нравственностью ребёнка. Закалка, да. Проверка нравственных устоев обязательно должна проводиться на примере первенца. Вторые и третьи инстинктивно привержены услужению первенцу. А первенец от природы наделён заботой о ближних.
Никакой другой общественный институт не может заменить семью. Раздача детей-сирот за рубеж, пусть и в другие семьи ни в чём не отличается от работорговли, и эти дети призваны будут мстить за своё несостоявшееся детство стране, не защитившей их родителей. Был же печальный опыт – янычары. Будет и чужим от них не меньше бед, чем России от янычар. Голлем всегда выходит из-под контроля.
Семейный коммунизм Бэкона.
Идея Бэкона – перенос ценностей семьи на уровень государства. Такой перенос не состоялся исторически ни в одном государстве. Причина тривиальная. Из-за больших чисел и нарушений общественных связей, из-за разнонаправленно действующих потребностей ценности семьи отчуждаются от внутреннего состояния человека и превращаются в свою противоположность. Каждый государственный деятель усматривает в распространении идей идеальной семьи угрозу своей семье. Государство просто обязано искажать истинные ценности семьи, хотя бы своим невниманием к потребностям граждан. Этот прочно закрепившийся принцип мирового господствующего класса нарушил Муамар Каддафи. За это его и казнили. Нефть он раздавал не меньше, чем Россия. Дело не в нефти.
Итак, государственный принцип, закреплённый законодательно, такой. На всех не угодишь. Каждого не убедишь. Поэтому появляется репрессивный аппарат. Поэтому появляется ремень в семьях. При большом числе участников семейных отношений на государственном уровне мораль и нравственность начинает давать сбои. Эти сбои компенсируются репрессивным аппаратом. Сначала небольшим, с правами услужливых вторых и третьих ролей в семье. Но потом этот аппарат и сам готов стать центром влияния и убеждения сограждан. Начинает вещать от имени царя и именем царя угнетает и царскую семью. Царские указы становятся главным инструментом управления. Но право толкования указов для подчинённых принадлежит уже не царю, а его свите. Царь возвышается до уровня божества, равнодушно взирающего на творящийся суд. А его семья под давлением окружающей несправедливости репрессивного аппарата теряет и сама свои идеальные семейные ценности. Но роль семьи в обществе остаётся. Ячейка семьи воздействует на всё общество в целом постоянным возрождением нравственности ребёнка в условиях нетронутой репрессивным аппаратом семьи.
Выводы, уважаемые читатели делаем сами. Ювенальная юстиция, омбудсмены… для чего они? Может ли государство нести доброе вечное туда, откуда это доброе вечное исходит?
В Китае изначально семья оставалась независимой от государства. Никаких государственных судов внутри семьи. Результат – взрыв народонаселения при минимальных условиях жизнеобеспечения семьи. Чего хотим мы? Это легко проверить по псалтири. Читайте, уважаемые читатели, Псалом 136 и делайте выводы. Если бы не было описываемых событий, то и не было бы последствий – появления Спасителя. Так что общий вывод однозначен: лучшее, к чему мы все устремлены, почти всегда враг существующего хорошего.