Мне по жизни сплошная непруха,
Хоть просёк я в ней множество «тем».
Жизнь паскудная злая старуха,
Вновь изводит меня насовсем.
Толь от горечи, толь от обиды,
Среди ночи засев за стихи,
Из души раскаленной, - мотивы,
Хочу выплеснуть вновь на листы.
Непомерное чувство изгоя,
Не унять одиночества крик,
Смытый с палубы детища Ноя,
Обветшалый, потертый старик.
Среди лести и алчности мира,
Словно пепел - остатки костра,
Прогорел и растратил все силы,
Не прожив еще возраст Христа.
Я и предан случайно и брошен,
И разбит, и избит, и взбешён,
Но настолько! Настолько встревожен!!!
Что для Вас стал уже не смешён.
Предаваясь лихому азарту,
Пребывая в трезвом бреду,
Окажусь за последнею партой,
В девяностом - лохматом году.
От ребяческой истовой скуки,
Не смогу, не хочу убегать,
И протянутся грубые руки,
Приласкать, придушить, приобнять.
А глаза так красиво подманят,
Губы скромно прошепчут – «Скорей!»,
Как я верил, что он не обманет,
Голос улицы - мамы моей.
Даже дар абсолютного слуха,
Не помог мне стать скрипачом,
Мой смычек - это «бабочка» - шлюха,
«Сукам» стала родным палачом.
Лишь у детства истерлась граница,
И вином заглушенная дрожь,
За себя, не скрывая амбиций,
Грудью пёр на извилистый нож.
А она в стороне ожидала -
Стерва в черном, и рядом господь,
Фугу смерти, им снова играл я,
Тем смычком, рассекающим плоть.
Хоть парил я, танцуя на сцене,
Всё ж скучая, заснёт кто-то вновь,
Я стигмат на распятие времени,
Ваш святой испускающий кровь.
Почему, подскажите, удача,
Оставалась верна мне тогда?
Почему же она отвернулась,
Когда трудными стали года?
Жизнь проходит, а я до предела,
Разгоняю её скоростя,
Стерву в черном, сменяю - на в белом,
У церковного у алтаря.
Только грустно немного, а впрочем,
Я друзей своих близких, родных,
Попросил осесть в памяти прочно,
Даже тех, кого нет уж в живых.
Ведь теперь я к себе осторожный,
И как прежде мне вольным не быть,
Четверть жизни участок дорожный,
Я прошел, чтобы жить и любить...