( На диком заброшенном кладбище я увидела фотографию прекрасного юноши. Я увидела её тогда, когда мне совсем было некого любить. Тогда, как и сейчас. И, разглядывая надгробье, вспомнила: "Бог шельму метит" . То бишь, любить мне не дано, как бы не хотелось любить хоть кого-нибудь!:)) И родилась эта фантасмагория...
Путая космы болезных елей и клочья
Шерсти ворсистой, облезлой, в которой ночами
Гнезда свивают цикады и жучье отродье,
Вся фосфорическая, с зельцевыми зрачками
Скребётся в заманчивость кладбища ШЕЛЬМА.
Столбики дыма на ложах могильных
Лижут ей морду.
До нежной плешивости на боках
Всю вылизали.
И вылезли
Кошки, на ржавых крестах покачиваясь,
Шельму в своем восседании изображая.
Вялые души вяло стучатся в надгробья,
Сморщенным ликом в столбики дыма ныряют,
Воя несносно. И улетают, не досягая
Тела.
ШЕЛЬМА
К тени корявого камня тихо прибегла.
ШЕЛЬМА - изгнанница в жизни и потустороннем -
Встала на задние лапы и землю отвергла,
Морду в луну окунула,
Лизнула долгую, сонно ползущую жидкость,
Медленно обтекающую листву
Капельками валерианы.
Глаза, как шары бильярда,
В гнездышки век закатила,
Закинула лапы за спину
И шерсть на себе рванула,
И шкуру раздвинула,
Будто себя открыла,
И в девичьей стати высветилась,
И поплыла по могилам, как высвободилась
Из себя.
ШЕЛЬМА
Шкуру собачью зарыла под камень
И саженками, и рывками заполонила могилы
Статной магической девой
С воплями;
- Бог, помоги мне!
Но шкуру зарыла под камнем,
Как вещее доказательство
О том, что она - ШЕЛЬМА.
О том, что она - ЖИВАЯ.
О том, что средь тьмы могильной
Она - все равно СУЩЕСТВО!
Дева, одетая в алое,
Кровь свою в ткань обратившая,
Легкую, как в гранатовом зернышке
Небо.
ШЕЛЬМА,
Язык собачий забывшая,
Не воющая от одиночества;
Не скрежет клыков и не рыканье,
Из пасти - одна немота.
ШЕЛЬМА,
Людей отлюбившая,
В алом, покусанная домами,
Дворами потоптанная, дверями забитая,
Корнями деревьев взрыхленная,
Идет по курортам кладбища,
Но заняты все места.
- Господи, день меня, день меня!
В дерево обрати! Душу возьми!
В травы ушастые вдень меня!
В тень меня измеси!
Разве сердца Шельм
В небе не так хороши?
В пень меня, в пень меня
Вбей меня! Вбей меня!
Выправи! Или совсем раскроши
По небу, по суху,
Перемешай с порохом
Мертвенно-бледной пыльцы...
Боярышник равномерно, шуршит
Над каменной плиткой - змеей подколодною.
Хромой и кривой, он потряхивает
Ягодами потусторонними:
- Все места заняты
И на земле, и на небе,
И даже на кладбище.
Все, везде и повсюду - закуплено Заранее
Предусмотрительными,
Вампирически талантливыми АДМИНИСТРАТОРАМИ...
В похмельном шиповнике
Бок свой ободранный из-под плиты поднимая,
Словно монахиня,
Встала на лунный фундамент часовенка.
Встала, как гриб, из-под толщи земли
Выросла.
Землю крестом, как смычком отзвучавшим, вырыла.
ШЕЛЬМА
Уставила бледное девичье рыло
В часовню:
- Дай мне все страхи твои,
Чтобы сердце завыло и вывалилось,
Как стакан поминальный разбился,
Упав со скамейки.
Дай мне все страхи твои, чтоб сумела
Собакой и девой
Взвыть и понять, что живу, в себе исчезая...
- Хочешь?
Часовня, монахиня в чёрном,
Клобук на себе крутанула
И подолом завернула фундамента старые ноги.
- Хочешь, несчастная Шельма,
В себе запираясь, погибнуть?
Хочешь? Так помогу я!
Чёрный подрясник разрезал могилу тугую,
Стебли крапивы пошли, гремя позвонками,
Клетки грудные в могильных цветах распустились,
Ямы глазниц оголили могильные ямы.
Ангелы грузно скрипели скелетами крыльев:
- Что тебе надо?
Потопом они закружились,
Круто воронка костей уходила в землю,
В землю вонзалась и вновь прошибала небо,
Пылью по лунной пыльце рассыпались когти.
- Что тебе надо?...
ШЕЛЬМА
С крапивы подол подняла алый,
Сделала шаг навстречу гремящему кругу,
К скелету крыла дотянулась и –
на колени Пала:
- Сделай родней меня, Дьявол!
Бог меня взять не хочет,
Ангелы отворотились:
Крест, как постылый кочет,
На бугорке вырос.
Крыльев остовы его задрожали и –
в землю.
Скелеты вокруг затряслись и отпрыгнули в сторону:
- Дьявол, спаси нас! Спаси нас от эдакой Шельмы!
Дай хоть на свете другом отдохнуть от страданий,
Дай хоть в потустороннем
Мощами свободно тряхнуть!
Сгинуло все. И помятые листья крапивы,
В алый подол вплетаясь
И прорастая сквозь вялую пыльную ткань,
Выскреблись в свет, озарились...
Качнулись кресты, как будто в себе забылись,
Собственный путь над собою перечеркнув.
ШЕЛЬМА
Вокруг оглянулась.
На каждой надгробной табличке
Ей приговором в лицо полыхнуло:
"ЖИТЬ!"
Тут бузина гладкий камень один отворила,
Стертую фотографию поворачивая на свет.
Листвой повела по глазам и глаза оживила.
По фотографии бегал их чёрный след -
Юноши лик, пренебрегая своею могилой,
Глаза свои выпустил,
Как в земле задохнувшийся свет.
ШЕЛЬМА
Глаза с фотографии подхватила,
К ней слезы вернулись,
И голос вернулся, и вой...
ШЕЛЬМА в усопшего с первого взгляда влюбилась:
Когда-то живущий - такой невозможно живой!
ШЕЛЬМА
Сняла фотографию с битого камня,
Так осторожно, как солнце снимают с неба,
Так осторожно, как трогают стебли осоки,
Так осторожно, как раму меняют картине,
Так осторожно, когда уже поздно бояться,
Но по привычке ладони сжимает страх.
Она, от крестов отползая,
Душу в травы вонзая,
Тихо пошла на локтях.
- Есть что любить. Нашла я!
Нашла, чтобы дальше жить.
Чтобы карабкаться, обдирая шерсть,
Но показывая лишь алые волны платья,
Чтобы морду свою собачью
Прятать в живое лицо,
Чтобы в линиях тонкой руки
Скрывать избитую лапу
И ямы черных глазниц прятать
Под ясным зрачком.
Чтоб в страшном пронзительном крике:
"Я - ШЕЛЬМА!"
Слышалось миру нежное, выстраданное
"Я - ЛЮБЛЮ!"