Сколько лет миновало, сколько воды утекло
с той поры, как я начал упорно смотреть в стекло
называймое зеркалом? Много. И с той поры
я усердно пытаюсь выбраться из-под полы
недовольства собой. Безуспешно. Больной урод
(отпираться зачем?), инвалид продолжающий род
не увенчанный славой – не нужный, опричь, никому;
по причинам известным, пожалуй, мне одному,
ибо стоит ли это рассказывать?. Макушку скребя,
никому, ничего не позволив решать за себя
(может – это ошибки – но это ошибки – мои!)
эту песню погибших, чуть было не став как они,
поседевших в пятнадцать, спившихся к двадцати,
я обязан допеть, я – обязан допеть!… и дойти.
Это песня отбросов. Я панк и подонок, я шут.
Это песня униженных, комплексы их маршрут,
песня всех прокажённых, дик и тяжёл их шаг,
это музыка ломовых: лошадь, осёл, ишак,
вепрь, в конце-то концов; не замутнены ничем,
много горше, чем стадный зов и отчаянье чем,
они движутся – марш не умеющих ночью спать;
это песня отверженных, всех придурков под стать,
всех ущербных и безобразных, больных, кривых
(из какого ада неведомо!), я допою для них,
обязуясь быть крепким, как бастион, как твердь,
много крепче, чем раньше, крепче намного впредь,
никому, ничего за себя не позволив решать,
эту песню – отверженных, дик и тяжёл их шаг.
…Воскресенье. Квартира. Время около десяти.
Я не понимаю как надо себя рядом с тобой вести,
первый признак: я втюрился, робость и иже с ней.
Тут хоть стой, хоть падай, вешайся, хоть красней!..
2013