Дух открывается навстречу безумному, довлеющему, удушливому вдохновению, оно то ласкает, то губит. Я уже не бегу от него. Нет. Отнюдь. Попытки бежать безуспешны, глупы, мое предназначение постепенно обнажает себя, оно отражается в глади глубинных вод, спокойных, вечных, незыблемых.
Кажется, постигаю свет своей звезды, её слабый свет, тонкий, призрачный, дрожащий в ветрах, в их музыке. Интонации жизни меняются, отчетливее и яснее отзывается сокрытая реальность, более интенсивно проявляет себя, дух испытывает новый, более зрелый опыт.
Новый мир, вернее, старый, давно забытый, но открытый теперь совершенно по-новому, проявляющий себя в других своих гранях, дышащий ледяным спокойствием и огненным безумием, сомнением и безусловностью, реальностью и ирреальностью, надеждой…умирающей и воскресающей вновь, до исступления, до боли, до молитвы и отчаяния…
Жизнь возрождается, просыпается, теперь горизонт озаряет мысль доселе невиданная, находившая себя прежде лишь в самых слабых намеках. Ныне же…она кричит! Кричит во мне…
Я почти верю…Почти нашел. Почти исключил инстинкт презрения к тому части духовного мира, который я пытался вырезать у себя, словно скальпелем, но, как росток, эта часть упорно пробивается, желая зацвести, преподнести свое послание, свой импульс этому миру. Так же, в равной степени, я борюсь с этим, противоречие-суть моих жизненных движений, оно будет еще очень долго, ибо оно составляет, видимо, то самое колеблющееся равновесие.
Инстинкт жизни…он стучится в ударах сердца, в перспективе той улицы, той дорожки заснеженной, той луны…того приветливого слова. Душа дрожит в такт велениям самого прекрасного и самого ужасного – вечного молчания, оно тоже манит, у него есть свое величие, великолепие мертвых красок, всего отцветающего, умирающей красоты, последнего дыхания.