Живой невольно думает о смерти.
А после…
и случается подчас –
находим в распечатанном конверте
мы несколько заветных, чётких фраз…
И, отдавая дань последней воле,
глаза потупив,
молча мужики
развеивают горький прах над полем
или в ногах кладут колосники…
И вспоминался маршалу прогорклый
снег на кургане, где теперь друзья,
с которыми делил паёк махорки,
да в блиндажах, в окопах мёрзлых зяб
тогда – в сорок втором и сорок третьем,
спасая от фашистов Сталинград.
Они лежат… Над ними ветер треплет
салют листвы, как ленточки наград,
в аллее тополей пирамидальных.
Там кличет Мать-Россия, меч воздев,
и рядом
мать скорбящая рыдает,
от горя и от слез окаменев,
над тысячами сыновей России…
И думал маршал в свой последний час:
– Нет, никогда и никакая сила
вовек не сможет пересилить нас!
А если сердце биться перестало,
поставив точку над одной из дат…
То мне как командарму не пристало
лежать вдали, отдельно от солдат,
давно зарытых в этом пекле ратном.
И он себя кургану завещал,
чтобы сдержать ту фронтовую клятву,
что дал, когда Отчизну защищал
в боях.
Стоит курган могил несметных,
там он лежит, став частью той персти,
чтоб, если нужно – вновь поднять бессмертных
и за собой в атаку повести.