Когда рвётся в окна мои разлохмаченный лес,
И лает собака, как будто кто умер иль болен,
Я вижу: вот лампа горит. И гвардеец СС
Старательно пишет: «Моя драгоценная фрейляйн…»
Я, тихо присвистнув, встаю у него за спиной.
(Детьми мы в лесу находили осколки снарядов).
Пиши ей, пиши! Плачь и верь - ей не нужен другой.
Пусть вымокнут строки. Она всё равно будет рада.
В Можайском лесу в равных долях костей и свинца.
Слизни с пальца кровь - она терпким покажется мёдом.
В бою и в любви он обязан стоять до конца -
Тот худенький немчик, из влажной Баварии родом.
Завидую я. Хоть и знаю: у всех на глазах
Он будет убит, как и жил -и легко, и поспешно.
“Моя драгоценная фрейляйн…» - он пишет в слезах.
“Моя драгоценная» - я повторяю с усмешкой.
Извилист мой лес, как на платье девичьем тесьма.
Эсэсовец будет писать ей: он парень упёртый.
Окопы в тумане. Она не получит письма.
Но разве в любви это важно- живой или мёртвый?
. . .