Мы с тобой под венец не спешили.
Каждый думал: когда-нибудь.
Потому, расписавшись решили,
что с ребёнком не стоит тянуть.
Потому мы с тобой не сумели
для себя хоть немного пожить.
Как скворцы на берёзе отпели,
перед тем, как гнездо себе свить…
А потом появилась дочка.
Помню старый родильный дом.
Всё какие-то проволочки.
Я выдерживал их с трудом.
В вестибюле лепные колоны.
Слёзы радости, смех, цветы.
Мамы крошек несли как мадонны.
А последней спустилась ТЫ.
Сердце билось удар за ударом-
овладел мною глупый страх.
Вот он, твой драгоценный подарок,
ты держала его на руках.
Осторожно - нужна тут сноровка-
свёрток я у тебя перенял.
В свёртке том шевелилась головка,
и, казалось, сосала меня.
Я пронёс дочь поближе к свету
через весь вестибюльный зал.
И смотрел в её глазки при этом,
сходство, что ли, с собою искал?
Или так, для порядка ради-
как же, как же, папаша ведь…
Всё смотрел.
Ты шепнула сзади:
-Так серьёзно не надо смотреть.
А как вышли из дома рожениц,
подскочил расторопный таксист:
-С красной лентой у вас младенец?
За трояк отвезу, садись.
Я спросил:
-А за сколько с синей?
И таксист не заставил ждать:
-Ну, тогда тебя, парень, с сыном.
Сыновей я вожу за пять!
Сын…о нём я, конечно, думал.
Даже имя выбрал – Илья.
Но судьба на свой лад повернула-
наградила дочкой меня.
Я расстроился поначалу.
Я искал в том твою вину.
За ребёнка всегда отвечала
перед мужем жена в старину.
Но подумал: всё в Божьей власти.
А ещё я где-то читал,
пол ребёнка зависит от страсти,
видно в ней я тебе уступал.
Видно ты и была той страстью,
самой важной из всех страстей.
Ни присвоить себе, ни украсть я
не могу той заслуги твоей.
…Впереди нас позёмка летела.
Ты дремала, прижавшись к окну.
Да, ты девочку очень хотела,
я признался себе самому.
А таксист, словно старый знакомый,
за дорогой следя через раз,
всё какие-то гнал мне приколы
и, проклятый, не сбрасывал газ.
Дома мы уложили дочку.
Набежала тут наша родня.
Распашонки, пелёнки, сорочки
и на целый день трескотня.
-Ах, куклёша,
сладёныш,
милёна!
Сама кормишь?
Ты всё-таки мать.
Как назвали?
Елена? Алёна?
Было б лучше Полиной назвать.
Ручки дочери в бледной зелёнке,
пальцы тоньше, чем черенки.
Я на дочку смотрел как с галёрки,
ведь в партере – одни старики.
Я безмолвно кричал:
-Здесь твой папка!-
когда видел со стороны
в растопырку дочуркины лапки,
только мне они были видны.
Старикам теперь внучка, как муза.
Вдруг я понял, что сильно устал.
А по «ящику» лидер Союза
всё какой-то консенсус искал.
Что нас ждёт?-
промелькнуло тревожно.
За окном я искал ответ.
Падал снег
не спеша, осторожно,
прятал будущего силуэт.
1991г.