Как во граде Константиновом святом
Тишина над императорским дворцом.
Тихо-тихо анфиладами палат
Ходят евнухи и ладаном кадят.
Не тревожа благолепной тишины.
Чью-то кровь скорей смывают со стены;
То под сводами архангеловых крыл
Кто-то вены брату спящему открыл.
Вот в такой же тихий вечер, говорят,
Василевсу подмешали в кубок яд,
А царица, помолясь на образа,
Выжгла пасынку-наследнику глаза…
У святых такая строгость на лице…
Где-то крик — и снова тихо во дворце…
Семенят скопцы с кадилами в руках,
Шустро шепчутся в укромных уголках…
Что за новость прилетела через Понт:
Наглой смертью умер киевский архонт!
Шелестящим смехом комнаты полны:
Дикий, варвар, не любил он тишины!
Не терпел, язычник, смирного житья, —
С малых лет из рук не выпускал копья.
Он валил лесного тура за рога,
Он дарил свободой пленного врага;
На сородичей крамолы не ковал,
За столом лихие песни запевал;
И плясать умел, да так, что вдрызг полы,
И рубить спьяна дубовые столы,
И любить умел — на страсть не клал оков;
Не боялся ни молвы, ни тайных ков, —
Полоняночку, рабыню, хмель лесной
Называл своей любимою женой.
В полумраке расписного теремка
Люба, лада родила ему сынка…
…Старший евнух улыбается, скользя:
Князь с Дуная отступал, мечом грозя,
Уходил, что туча, молнией полна:
«Ничего, Царьград, придет моя весна!
То-то дверь у василевса затрещит,
Как прибью я к ней червленый русский щит!..»
Знает, знает безбородый старшина:
Не скудна еще ромейская казна;
С нею можно даже волка приручить,
Голодранца-печенега подучить…
Воет ветер по-над Хортицей пустой,
Вянут травы под кровавою росой:
Тишина…
Засада…
Гибнет бог войны…
Ох, недаром не любил он тишины!
1973