ТОМАС ХАРДИ
(1840 – 1928)
ДРОЗД В СУМЕРКАХ
К вратам подлеска я припал
Когда мороз серел.
От зимней мути день страдал
И глаз его слабел.
Пещрил ветвями небосвод
Как струны лир без гамм,
И поспешал честной народ
К домашним очагам.
Казались трупом дол и лес
Столетья, впавши в тьму;
Его склеп — облачный навес,
А вихрь — плач по нему.
И древний ритм был груб и сух,
Поправ зачатье дня,
И всякий здесь казался дух
Остывшим, как и я.
Но вдруг взлетел над головой
Средь почерневших спиц
Самозабвенный и живой
Глас счастья без границ;
То — старый и тщедушный дрозд
Решил в вечерне так
Всю душу выплеснуть до звёзд
В сгущающийся мрак.
Для гимнов мало так причин
И рядом и вдали,
Где письмена видны кручин
На всех вещах земли,
Что я подумал: в хмари дня
Он к ночи воспевал
Надежду, о которой я
И не подозревал.
--
The Darkling Thrush
BY THOMAS HARDY
I leant upon a coppice gate
When Frost was spectre-grey,
And Winter's dregs made desolate
The weakening eye of day.
The tangled bine-stems scored the sky
Like strings of broken lyres,
And all mankind that haunted nigh
Had sought their household fires.
The land's sharp features seemed to be
The Century's corpse outleant,
His crypt the cloudy canopy,
The wind his death-lament.
The ancient pulse of germ and birth
Was shrunken hard and dry,
And every spirit upon earth
Seemed fervourless as I.
At once a voice arose among
The bleak twigs overhead
In a full-hearted evensong
Of joy illimited;
An aged thrush, frail, gaunt, and small,
In blast-beruffled plume,
Had chosen thus to fling his soul
Upon the growing gloom.
So little cause for carolings
Of such ecstatic sound
Was written on terrestrial things
Afar or nigh around,
That I could think there trembled through
His happy good-night air
Some blessed Hope, whereof he knew
And I was unaware.