На изломанный киль, запотевший от соли, сядут чайки о чем-то беззвучно скорбя.
И ты так же по-птичьи мечтаешь о море, каждый вечер от кромки воды уходя.
Уже сломан хребет и раздроблены руки, мы забитая стая и пасти в крови.
Мы истлели, изгрызлись от бешеной скуки, на последнем издохе, хоть бей, хоть трави.
На остаточность смысла друг другу не тянем, шеи свернуты, шерсть облезает с боков.
Нам бы лапы раскинуть на стертые камни, нам бы выйти, как реки, из всех берегов.
Здесь остался причал и протекшая крыша, здесь мы скалились или скулили своим.
Лодка тонет все глубже, а чайки все выше, мы их слышим и молча, по- птичьи, скорбим.