Если бы я была скульптором, я бы вылепила совершенно другое лицо. Если бы я была художником, я бы нанесла на холст кожи и волос другие краски. Если бы я была композитором, я бы заменила ноты голоса на другие, более твердые. Если бы я была писателем, я бы вложила в голову совершенно другие мысли.
Но я – постановщик танцев. Я заставляю ее танцевать фламенко или самбу, вальс или танец буто. Или, как Пина Бауш, двигаться соразмерно внутренним ощущениям, выплескивать их, будь то боль, эйфория, удивление и гнев. А она… боится. Вспыхивает – и тут же прогорает. Зависает на самой ответственной точке – и задевает локтями углы, косяки, предметы. Я учу ее лицедействовать, быть Арлекино, хохотать, покуда у легких еще много сил и в них много места для свежего воздуха. А она стирает все эти яркие, пышущие жизнью пятна – и кладет голову на плечо к Пьеро. Глупый, он верит, что она сейчас расплачется, наденет белый балахон – и будет сочинять слезливые сентиментальные стишки, декламировать их с трагическим пафосом в никуда. Нет, она будет ночами просыпаться, натыкаться на кресла и клавиатуру, чтобы найти что-нибудь пишущее, какой-нибудь черновик – и будет скрести по нему минут десять, пока не надоест и пока не выскребет все то, что накопилось в памяти. Однажды ей удалось больше: свет софитов и матовая темнота зала, желтый паркет сцены и зеленые зрительские кресла, интеллигентная публика. Пролистала фотографии, встала к железному журавлю – микрофону на сцене – сказала то, что могла. Счастье? Ну нет. За спиной появился Пьеро, на переносице появились две полукруглые морщинки. Недосказала. Недотворила. Опять споткнулась в танце. Когда я спрашиваю ее, что бы она хотела станцевать, она говорит:
- Сальсу!
Я ее отпускаю, мол, давай, импровизируй. А она стоит, как девочка, смотрит на меня и недоумевает. И убегает. Она мне не верит. И все равно я ее учу. Учу двигаться, кружить и степенно перемещаться. По паркету, асфальту, траве, даже во сне. Я учу ее избавляться от фетишей и любить, а она спрашивает совета у Пастернака и он ей говорит:
- Все снег да снег. Терпи и точка.
Вот и я говорю: снег. Смотри, как он танцует.