1
Метель в Неаполе —
ужель наоборот,
с предвзятостью
вороньего крыла,
чуть розовый от холода порог
ее огнем, как солнцем, запылал?
И пламя, словно пущенный в галоп
библейский конь, чей окрас буйно ал,
заколосилось, всадника волок
другой скакун — из тени, знать: пора.
2
Принцесса до зари
звала: «Юло-о!» —
в ответ лишь ветер ветвями играл.
Да, капитан, тебе не повезло:
стал жертвою Нептуна твой корабль.
Горели где-то свечи, голос глох,
и змейкой по волнам луна текла.
И выгнув спину, точно черный кот,
за ней спешила водной бездны мгла.
3
Полет во сне —
сонм звезд наперечет,
и ртутью бледно-голубая зыбь
по жилам
вместо крови потечет,
внутри же кто-то
вымолвит: «Изыдь».
И карта полустертая пустот
реальна — до распахнутых огней,
плывя по кромке, замедляя ход,
невольно снова воплотится в ней
корабль-призрак.
Это ль не тоска
безмолвных уст об участи иной?
От куполов златятся облака.
Воск на полу —
и к выходу спиной
весь в черном — бледный,
стройный
капитан.
А волны тяжко
ухают
во мгле,
и ветер,
парус
солью пропитав,
даст волю кораблю.
Хоть не вполне
зависит от него
нелегкий путь,
поскольку призракам
стихия нипочем,
но капитан
не позволял задуть
святое пламя Эльма.
Горячо
оно светило среди древних скал,
где плавал он
семь жизней напролет —
любимую далекую искал.
Когда же свет златой на мачту лег
в Неаполе —
вдруг зимняя тоска
ушла совсем.
И тонкий,
тонкий лед
сребрился,
окаймляя облака.
Надежда есть,
пока принцесса ждет.