Я, в рулоне искусств
обреченный на подрезь,
создаю себе образ
теневого дельца
и ползу по песку,
точно рыба слепая,
плавником утопая
в ваших тёплых сердцах.
В самой гуще распутий,
указательных знаков
я всегда одинаков,
аккуратен и тих,
только вы не тоскуйте
по страданьям поэта,
если станет, что это
мой решающий стих.
Так бывает порою,
когда хочешь быть светлым,
бухенвальдского пепла
запоздавший ловец,
меришь китель героя -
рукава длинноваты -
мнишь себя виноватым,
как спасённый пловец.
И завидуешь ярким,
фанатичным безумцам,
что за правду грызутся,
как собаки за кость,
клеишь рифмы, что марки
на помятом конверте
с меткой "вскрыть после смерти"
на второй високос.
Только помни мечтатель,
чем объёмней замер твой,
тем и с большею жертвой,
можешь всё получить.
В каждом крае и штате
либо душу ты продал,
либо вместе с народом
её рвут палачи.
Хочешь стать посвободней -
вольно щёлкешь пультом,
наблюдая за культом
золотого тельца.
И, забыв про сегодня,
мчишь в забот карусели,
а вокруг порасселись -
вся в таких же дельцах.
Так бывает порою,
когда хочешь быть тёмным,
сильным, непревзойдённым,
как мужчины в трико,
меришь панцирь героя -
рукава длинноваты,
и размеры палаты
меньше с каждой строкой.
Упираешься в стены
головой и ногами,
но в растёкшемся грамме
тонет вся твоя мощь,
вновь ремнями к постели
тебя вяжут медбратья
и к медсёстрам под платья
удаляются в ночь.
Ведь любовь - тот мотив,
что рождён привязаться.
Ноты импровизаций
в парусах простыней
раздаются, смутив
наготой очевидца,
что улыбкой кривится,
с парой крыл на спине.
А размеры палаты
сократились настолько,
что ремни вместе с койкой
и проёмом дверным
оказались зажаты
в черепную коробку,
длинный мир стал коротким,
фразы стали верны.
Так бывает, когда
быть желаешь прозрачным,
рядовым, однозначным
и похожим на ноль,
позвоночник-кардан
весь трещит от поклонов,
неба синее лоно
пересмотрено вдоль.