***
Что за странность –
в окне перед сном
пропадать?..
Завывая
во всю густолистую ширь,
разрываясь в фонарных столбах,
не по-летнему ветер гуляет.
Вязко сер парафин облаков,
бесприютна взметенная пыль…
Я себя от себя отдаляю…
Позабыто,
что сердце пыталось забыть,
и любимо,
что сердце хотело любить.
***
За наважденьем – млечной тенью
с рождения до – «впереди»…
Неплотно око облаками
затянуто – слезят дожди,
умащивая плоть асфальта,
шагов уравнивая звук.
Ребра панельного мослатость
власкалась в мокрую траву.
Играй, мое спинное время!
На нынешний расклад вещей
Светило, как султан в гареме,
глядит в реснитчатую щель.
Астральный жанр – гулянье створок,
имен метафоры, мосты…
…И ткётся горизонта морок
для вдохновенья чувств шестых.
***
Узкими улочками забвенья –
вспять. Там, где в спешке узлы и петли
перехватывала судьба, двери
хлопали, дни цедились и слепли,
что ты хочешь найти, душа? Гаснет
глаз, источавший желанья, «завтра»
с квартиры съехало на Пегасе,
в артикуляции – святость ваты.
В городе толпы, чего ни жаждут,
поклоняются страху. Молитвы –
чаще о бренном. В мире бумажном
мысли и знаки почти что квиты.
В зазорах – свисты, их звук на грани
сильней и чище. И вес твой брутто
сдвоен дрожаньем любви и брани...
Время – кресало над ждущим трутом…
***
И не проси, и сами не дадут…
Сплюнь косточку, куда попало:
так дождь идет,
и так вершится суд,
и так нам адресуются начала.
Росток из косточки
не вздумай чтить своим:
движенье жизни – вольная дорога.
Последний, говорливый клин –
над головой…
И птичий лад –
не утешенье ль Бога?
***
Сны затейливей детской игрушки
с бесконечным числом измерений,
с беспокойным дрожаньем покрова,
под которым - моя тишина.
Любопытство и сердцебиенье,
отрезвленье уликой…
Больничный халат
и скамья с перекошенной спинкой,
ожиданье совсем не того,
что носил ты в пакетиках хлипких.
Как заплаты – скопленья песка,
узкий столбик калитки,
пружинным щелчком
рвущий шлейф ускользающих встреч.
И во сне…
Почему? – и во сне не узнаю…
Эхо щебнем шуршащих шагов -
дальше, дальше -
во сны мирозданья…
***
Классические виды ноября...
Но год шестой – в щедротах изумрудных.
С газонной зеленью – не в тему и не в ряд –
стволов и веток выцветшие будни.
Базар – мишурной роскоши экран.
В патетике изношенного блага
люд по-кошачьи щурится с утра
под нежным плеском натовского флага.
На сцену вызванные временем шуты
впадают в оторопь свободного искусства.
Сырых небес суровые холсты –
без жестких рам разбойника Прокруста.
Графичность – царь прелюдии зимы,
акцентный цвет – под сургучом в конвертах.
И так едино накопленье тьмы,
что снега ждать – как обрушенья света.
***
Осевая линия – отсевать мякину.
Междуречье и междугорье
сотни раз поменялись местами.
Если говоришь простил –
не простил.
Заговоры творя, дорогое
под ноги кинем.
Сбывая прошлое,
Ты заглянул в мои тайны
и – растерялся.
А я так долго шагаю вослед
откочевавшему морю.
Отрущобились долгом,
командированы все же
друг другом
в избавленье от лишнего –
от жажды играть и выигрывать.
И о золоте буднична речь.
И былины сухими ручьями
по следам не куражатся течь.
И печальнее повести есть.
И в какие б чертоги
ни улеглась отдыхать вода,
она все равно вода –
дышит, бугрит пространства
горами льда.
Осень кончается –
ей сметать
с лысеющей пестряди
собственный проигрыш,
ленивыми губами жвачных
цепляя за краем край,
стаскивать в темноту оболочки дней.
Коллизий ядро строптивое.
Подлинники потерь,
как и мотивы их,
перевыражены во мне…
***
Щедрый улов.
Волны. Костры.
Шло и везло,
но до поры.
Водит звезда
звонкой струной
от «обладай»
до – «всё равно».
Плюнь! Чуть заря –
в работу сеть.
Глубь. Якоря.
Лун – ртуть и медь.
Законом смут
срывая кон,
сумму, суму ль
неси легко.
Просят – отдай.
Любят – прими.
Невод… Вода
глубью томит.
***
Ночь в моих легких заходится кашлем,
неряшливым и тоскливым.
В небесах сознания лают псы.
Долина разлук жмет на басы,
граничные позы почти комичны.
По обманчивым светознакам
жажда жить – во что бы то ни стало –
петляет к истоку. Жестока
жёсткая лихорадка.
На столе – тетрадки бела тоска.
Сердце – в пучине первопричины –
перебирает пробы на прочность
и на порочность.
Жизнь – тир со сбитыми целями,
ждущими вознесения и стрелка.
Благодарю кого-то
за право желаний, стиснутых спазмом,
смятых зевотой. На высоте венечной
ты гений – ночь причащенья чувств
и прочищенья речи!
***
Часы отрекаются – нет-нет-нет:
навыкли (на случай) метать икру.
Маятный медный затертый круг
пыжится сходу запечатлеть
ускользающий мой портрет.
Улица. Будней сомлевших пот.
Черные зубы щерит сухой асфальт.
На мятой дернине улегся спать
кавалер гражданских прав и свобод
пламенник вечности – рыжий кот.
Каждый – чего-нибудь лауреат!
Газон оболванен – строка к строке.
Вилы, виляя, настриг сухой копнят.
Собака гордится на поводке –
дразнит повадкой любви меня.
***
Город наряжается,
словно нищий к празднику,
шьет декоративные заплаты,
а богатый мастерит палаты
(говорит, на кровные свои),
к ним на выстрел атомный
(так он думает) не приблизишься.
По лужайкам свеженьким уюта
Бахуса поклонники снуют –
из пустого – меды льют и пьют.
Бодрые валеты-короли
и (по совместительству) проныры
(возбуждающие прятки!) –
половинят выигрыш в полмира
за дверями черновыми. Рамы
дерево меняют на пластмассу.
Отшлифованную временем брусчатку
улица пустила на отделку,
окаймив податливость бравады.
Хлёст бульварный (люди и реклама) –
обречён не ведать лжи и правды.
***
В безотказное кресло
вписаться собой произвольно,
на движенье руки отстранить
прикипевшие двери.
Все случайно. И место,
куда убегает крыльцо, неизвестно,
со ступеней его оступаться не больно.
Здесь когда-то в приречье
первым камнем упал
замышляемый город,
разделивший ладони земли под собой.
Так тебя прикарманит любой
вместе с нищим предместьем.
Сколько раз поднималась, бунтуя, вода,
уносила мосты разрушительных связей.
Голый стыд очумелых быков
без стропил – пил и пил.
И опять возносились мосты,
воспаряли перила.
Часовые крепчали плечом.
А река говорила…
…Только мы позабыли, о чем.