***
Пастушьей дудочкою тешатся ветра
на публике, свирель давно забывшей.
В мелодиях модальных сны утрат,
а пробужденьем ведает – Всевышний.
Теперь зима, и сумеречен свет –
в нагих ветвях. Тьма – тешится корнями.
Высокий день остался на траве
в июне, нанятом солнцестояньем.
Зима неприхотливей и верней
единству философствующей лени.
В окне – на запотевшей синеве,
на птичьих крыльях – грёза обновленья.
Фигуры шьёт незримая игла,
и в танце – ни единого повтора.
В летящих ритмах – райская игра
поэзии – до сотворенья формы…
***
И поэтом, и геометром –
в жажде выведать код Вселенной –
из блужданий луча и ветра
извлекается корень энный.
Перепуганный лет капели,
в промельк – огненное сиянье.
И вода, распадаясь, зельем
дышит на крышах зданий.
Утро – резвый по камню резчик,
с гладкой плоскости – колосками.
Вечер бьется о берег вещий…
…Пока помню тебя, не канет
капля в небо, туда вернувшись.
В облаках серебристых, в выси,
говорил ты, струятся души
в шелке, в выбеленном батисте.
Извлеченья… Парады кратных…
Мы увидимся, когда время,
сжавшись в точку, пойдет обратно –
дать решение теореме…
ЗВЕЗДЫ ЗОВУЩАЯ ПО ИМЕНАМ
Г.И.
Страны –
Сиамские близнецы:
пигопаги и ксифопаги –
тяготятся друг друга знать.
Время-хирург, раскроив крестцы,
расковав мечи,
вновь клинки заостряет в шпаги:
высол воды делить.
Государства, себя латая,
лицуют родящий покров земли.
Над прорехами тьма витает.
Чем заштопывать судьбы нам?
Звезды зовущая по именам
продолжает их так же звать.
Там, где город себя кормил,
меняем киноварь на кармин –
восход на закат,
закат на восход –
море жизни с тобой переходим вброд
и Слово творит по себе слова…
***
Вот и встала река
на ремонт намерений,
лед громоздится, рубцуя бока,
то ль к разливам готовит время
с грохотаньем протеста,
то ли к вялому таянью.
Пока грядущему прочишь место,
опрокинет судьбу случайность.
По карманам рассуй добро,
крутни неоглядный глобус.
Развилочный бег дорог
хоть кого с толку сбить способен.
Издали уважая мост,
жизнь спрямляет пути мои,
пролагая - и вест, и ост -
вдоль резвящейся полыньи.
***
В твоих взглядах конокрада,
заменяющих узду,
столько сладостного яда! -
посвисти – за край пойду.
Пляс копыта – в блеск породы:
брызги! искры! звон кольца!
Не тому, не с тем запродан –
ветру шпорами бряцать.
Плена пена – с нитью красной.
Стержни – вскид бунтарский рвут.
Усмирен! – в табунном плясе –
эхо ангельское труб...
***
Взять полено из той поленницы,
что стояла у дома, которого нет.
Перекладина есть от лестницы,
монетница без монет –
раритетная штучка! –
корпус драгоценным
сделал какой-то забавник
в интересах кровных.
Есть еще ветер,
долго дувший, забывшись,
в одну лишь сторону,
так долго,
что флаг
закрутился на древке –
пора зачехлять…
Если страстно желаешь свободы,
ты должен ее продать…
Потом – по библейской вере –
сажай черенки сухие,
прилежно их поливая
в ожидании урожая…
***
Свет в деревах с ободранной корой,
местами уцелевшей. Призрак боли –
корявей нет. Листвы линялой рой.
Дух нищеты причин ее фривольней.
Коль истинным что было на земле,
так зов любви – до выдумщк приличий.
Забытое покоится во мне
скорлупки безмятежнее яичной.
Птенцам – труды в разлуке даровой.
Дитя и древо движутся не нами.
Но впитан мной, землей, листвой, травой
закон пути, которого не знаю…
Стадион
Первым бегущий – гений!
Дышит тяжелый шлейф,
грубо прессуя время:
в миге – работа лет.
Рвутся - второй и третий
с ориентиром на
властный трибунный ветер,
требующий – догнать.
И аутсайдер – следом,
бег переплавлен в шаг.
В честь не своей победы
бьет в барабан душа…
***
Втирать в глазное яблоко соринку –
до рези обжигающей слезы.
В солёном сне на скользких сходнях риска –
дорог разброд и огненная зыбь.
Где стены расступаются, к порожку,
как настоящий, стелется паркет,
богатыри лакействуют в прихожих,
толпа зеркал дробит плененный свет.
В подменных снах положено по штату
друг другу лгать и запивать вином…
…Глазное яблоко горящего заката
полулегло в оплавленное дно.
***
Чуть сдождило – в испарине высь,
пережженный июлем газон
майской зеленью всплыл. – Дождались!
Август – мой ненадежный сезон.
Верно – что? Не гадай и не плачь,
погружаясь в ладони ничком.
Спит в беспалых перчатках скрипач
над упавшим в безмолвье смычком.
Белоснежные дали судьбы.
Жар пустынный. И паковый лед.
Мы еще зажуем, может быть,
кислых лет недоношенный плод.
Дуновение дней перекрыть
и за каждый глоток взять сполна.
Выше цен кислородной игры
чистокровное слово – вина.
Не злодей мой обидчик. Увы,
разобиженный – пленник греха.
Мы уйдем в никуда из молвы
на зеленой траве отдыхать.
Там поймешь и зачем-то простишь
неуживчивой совести нрав.
Осень… Злата стихийного тишь...
Сон потомков больного ребра…
***
Вот так и шагать широко
с набегами ветров шпалерных –
пригульных, безмерных. –
с листвой несвободных веков.
Из непостоянства программ
к программе единственной песни
спешить по бушующим весям
за легкостью птичьей пера.
И образа мошку словив,
поняв, что и сам – червь приманный,
достать из пустого кармана
счастливую повесть любви...
***
Сквозь времени надтреснутую призму –
стих романтический зиять устал.
Теперь в чести нагая грубость жизни,
язвящая размерный пульс листа.
Писать – как шить костюмы из отрезов
истории, лицуемой до дыр,
до серых пауз, в коих сердце грезит
среди руин найти свои следы.
Печати, опечатки – говорливы.
Звенит страда в предбаннике суда!
И ржавчиной обкормленная нива
колосьев миф все тщится воссоздать…
***
Зачем над сутью – форме! – спину гнуть:
свободны мы, как шар бильярдный в лузе,
пока не выдан с головой сукну
и кий зрачка прицельного не узит.
И есть ли разница, играть во что:
продувшись, слепо ставим на кон
в богатствах неразгаданных Восток
и нищетой моей форсящий Запад.
***
До традиции обкатываем в спорах
Слово и его полифонию,
занимая без отдачи у былого.
Слышишь? – плачет Ева
у больного древа.
Нам играть и дальше в прятки:
вместе тесно!
Порысачим и назначим клячей
Слово
на равнинах текста.
И потащим будущее к краю,
ничего ничем не называя.