[The jet bores like a silverfish . . .]
Midsummer I
The jet bores like a silverfish through volumes of cloud –
clouds that will keep no record of where we have passed,
nor the sea’s mirror, nor the coral busy with its own
culture; they aren’t doors of dissolving stone,
but pages in a damp culture that come apart.
So a hole in their parchment opens, and suddenly, in a vast
dereliction of sunlight, there’s that island known
to the traveller Trollope, and the fellow traveller Froude,
for making nothing. Not even a people. The jet’s shadow
ripples over green jungles as steadily as a minnow
through seaweed. Our sunlight is shared by Rome
and your white paper, Joseph. Here, as everywhere else,
it is the same age. In cities, in settlements of mud,
light has never had epochs. Near the rusty harbor
around Port of Spain bright suburbs fade into words –
Maraval, Diego Martin – the highways long as regrets,
and steeples so tiny you couldn’t hear their bells,
nor the sharp exclamations of whitewashed minarets
from green villages. The lowering window resounds
over pages of earth, the canefields set in stanzas.
Skimming over an ocher swamp like a fast cloud of egrets
are nouns that find their branches as simply as birds.
It comes too fast, this shelving sense of home –
canes rushing the wing, a fence; a world that still stands as
the trundling tires keep shaking and shaking the heart.
СЕРЕБРЯНАЯ ЛЕТНЕЙ СКУКИ
Проструи светлых облаков, где серебрятся солнца блики,
Несут из канувших веков словес божественные клики.
Но море их не отразит, лишь дрогнут чуткие кораллы
Скрестив цветистые забрала на черепах подводных плит.
Лучи, пергамент разрывая морских подоблачных пучин,
Разносят абрисы личин пловцов неведомого края -
Пытливых Фроуда с Троллопом, что первыми по этим тропам
Прошли, а камни и вода их сохранили навсегда.
Теперь здесь пусто... только тени, исполненные томной лени
Над купой ламинарных пут аэростатами плывут.
Меж солнцем Рима и блокнотом Иосиф Бродский делит свет...
В эпохах этих сходства нет, как у ручья - с гнилым болотом.
Ржавеет гавань Порт оф Спейн. В кружалах грязного броженья
Ползут, скрывая раздраженье, глухие трассы ночь и день,
В названьях странных застревая: Мэревел, Дьего, Сан-Мартин,
Где, колокольнями зевая, тонки, как мачты бригантин,
Белееют ветхие скелеты церквей над зеленью полей,
Их звон всё тише, он слабей протяжных воплей с минарета.
Сгрудясь в катрены и терцины, слова бредут, как капуцины,
Взлетев над охрою болот, и вдруг взрывают небосвод
Подобно перистолетящим, и возвращаются назад -
В свою строку, свой дом, свой сад,
Чтоб, став эпитетом горящим, замкнуть собой словесный ряд.
Чтоб, отбивая ритмы скерцо, зашлось волненьем чьё-то сердце,
Чтоб фолиант со стеллажа
мы, от причастия дрожа,
Снимали, верою горя, что жизнь растрачена не зря.