Я в парке февральском искал
и не находил вдохновения
бессильный, бескрылый Икар,
навеки бескрылый, наверное.
Хоть лирою ива звала,
и клен манил стаей пегасов,
но не возродятся слова,
в январьскую стужу погаснув.
И к ивам не шел на поклон,
у кленов крылатки не клянчил:
не нужно(кололо, пекло)
не станет ни слаще, ни ярче.
Весны не воскреснет мотив,
лишь пуще, страшней заморозиться,
но я почему то бродил
с надеждой в березовой рощице.
Ступал я печальный и злой
(нет доступа к сладостным далям)
на снег, что не пел белизной,
а в черном отчаяньи таял.
Но быструю смерть не просил,
ни капельки не беспокоясь,
что долго в холодной грязи
березы стояли по пояс.
А может, - по белую грудь,
а может, - по нежное горло,
но точно-преточно умрут,
утонут безмолвно, покорно.
Стал сказочно-ласкавый снег
в несчастье чужим и жестоким.
Макушки качались "Нет, нет!"
И з лап отравляющих топи,
с обьятий смертельных болот
в веселую жизнь и красивую
березы просились в полет,
березы просились в Бразилию!
Не только просились туда
и вырваться в праздник пытались.
Верхушки качались"Да! Да!"
шальной репетируя танец.
Дух тины их не укротил,
болото их не поломало -
красавицам русских равнин
сверкать в Рио на карнавале!
И я вырвусь с сумрачных пут
усильями светло-геройскими:
над пропастью крылья растут
и машут, и пляшут березками!