Сквозняк раскачивает лампу,
и учащает сердце стук.
Иду бок о бок с Натти Бампо,
и где-то рядом — Чингачгук.
Бесшумно, как глаза по строкам,
тропой войны сквозь темный лес
гурон коварный и жестокий
крадется нам наперерез.
Я хладнокровен. Ближе, жулик!
Будь ты подвижен, словно ртуть,
я всё равно стрелу ли, пулю
всажу в раскрашенную грудь.
Прошли года. Опять ненастно.
И через тот же темный лес
другой, не менее опасный,
как вор, крадется ирокез.
Второй, десятый, сотый... Хватит!
Тут и на треть хватило б сил.
Нет Чингачгука. Нет и Натти.
Со мною рядом — только сын.
Без дрожи ствол сжимают кисти.
Он бьет не целясь, чтоб врасплох,
на еле слышный шорох листьев,
на мельк пера, на тень, на вздох.
Он бьет навскидку — и не мажет,
сумев с волненьем совладать.
И даже я, боец со стажем,
не успеваю заряжать.
Но мингов — тех не убывает.
“Отец, бери оленебой!”
Я, сын, давно не убиваю...
А сын смеется надо мной.
12.1988