Мы с папой ужинали, а бабушка смотрела. Она всегда смотрела. А папа спросил:
- Как денек прошел? Опять с Борькой чертей гоняли в трампарке?
- Не-а. Были в его мастерской. То есть, его папы. В подвале.
- И что там?
Я загорячился:
- Там - всё! Верстак, тиски, инструменты. Вольтметры и амперметры. Даже Электромотор!
Все это с работы. Списанное. А ты никогда ничего не приносишь!
Все во дворе от детей до пенсионеров понимали значение слова "Списанное".
Кроме папы:
- А что я принесу? Кусок рельсы? Я инженер-прокатчик. Забудь. И ешь, давай.
- Миша, ну, принеси уже ребенку хоть кусок рельсы. Кусок рельсы воспитает Михалыча
настоящим мужчиной! - поддержала бабушка.
А папа задумался. Потом сказал:
- Мужчиной - это идея, мама. Завтра поедет со мной на работу. Покажу ему блюминг и
рельсо-балочный цех. Завтра у всех выходной, а у меня смена с утра.
Бабушка заохала.
Ни свет, ни заря приехали на "Азовсталь" в набитом трамвае. От проходной долго шли.
Папа криком комментировал домны, мартены, дым и грохот. Вдруг я увидел огромную
площадь, уставленную танками, пушками и прочей прелестью. И дернул его за рукав.
- Михалыч, это потом! Вот уже мой цех-блюминг!
Блюминг катал туда-сюда огромные, раскаленные докрасна болванки-блюмсы. Короткие
и толстые. И превращал их в длинные и худые своими роликами-обжималками. Потом в
соседнем цехе из них катали рельсы для всей страны. Это все дядя Боря из нашего
подъезда кричал мне в ухо. Из дыма временами появлялись чумазые, знакомые по папиной
пивной, мужчины. Здоровались за руку, "Михалыч, молоток!", и исчезали. Как привидения.
Через какое-то время возник папа и крикнул:
- Скоро уже тебя на трамвай отведу! Или дядя Боря отведет!
- Можно, я за воротами подожду? Возле танков?
- Можно, только с краю. Чтоб видно тебя было!
Я знал, что папа на войне стрелял по немецким танкам. А это были наши Т-34. Я стал
изучать их внутри и снаружи. Время летело незаметно.
Потом наткнулся на кучу минометных мин. Разного размера. Черных, продолговатых, с
хищными стабилизаторами-хвостами. В точности, как бомба в журнале "Крокодил", которой
Дядя Сэм размахивает. Я взял самую маленькую. Сунул за пазуху под куртку. Нормально.
Легкая. Только поддерживать надо, чтоб не торчала. Руку в карман, и всё. Удобно.
А тут и дядя Боря появился. И повел на трамвай.
Трамвай был полупустой. А ближе к городу начал заполняться. Вошла старушка. Я встал
и сказал:
- Садитесь, бабушка! - как учили октябрят. А мина моя выпала и покатилась по проходу.
В сторону задней площадки. А все вскочили и побежали вперед. Кроме старушки. И один
мужчина не побежал. Он поднял мину. Подбросил и поймал. И сказал:
- Товарищи, спокойно! Она пустая!
Все успокоились и стали наперебой обсуждать мою мину и войну. Бабушка партизанкой
оказалась, как я и думал. Сказала, что мина немецкая. А мина походила по рукам и
вернулась к первому мужчине. Он завернул ее в газету и отдал мне:
- Держи, Михалыч! Тебе выходить. Мише привет!
Он знал нас. По пивной, наверное.
Через день во дворе увидел Оксанку. Было холодно. С куклами и посудой она занимала
всю лавочку:
- Привет, Михалыч. Давно тебя не видела. Ты где был?
- На войне.
Она на меня не смотрела. Одновременно разговаривала и с куклами, и со мной.
Смотрела на свои кастрюли.
Я спросил:
- А Борька где?
- На войне, где же еще? Пойдешь в домик папой?
- Интересно! Борька на войне, а я - папой?
Она подняла глаза и увидела мою немецкую мину:
- Ой!... Михалыч, знаешь, Борька вовсе не папа. Он сосед. Заходи, буду кормить тебя!
И с войны всегда буду ждать. Всегда-всегда!
Я зашел.