В день всех влюблённых, опустив глаза растерянно,
войду в свой дом, как входит кит в глубины синие,
свет гильотиною сверкнёт над старой дверью, мир
вдруг ощутимей станет и невыносимее.
Облокотившись, буду немо разглагольствовать
о предначертанности судеб и о случае.
А гильотина задрожит над мыслью «мир со мной?»,
не обрываясь, не казня, а только мучая.
Отметит, – с миной палача, – двойник у зеркала,
что километры всех дорог в клубок запутаны,
и свет упавших звёзд в прибрежном тёрне меркнет так,
как смысл жизни над предсмертными минутами.
За отворотами пальто следы мимозные,
достану сломанную ветку, поднесу к губам,
густой и тёрпкий запах вырвется: мороз и снег,
и хлёст жестоких слов, наотмашь и напополам
с желаньем что-то возразить… Я вспомню – гром метро
из чёрных дыр перехлестнулся над перронами
с сердцебиеньями, летящими в тонометры,
распределился между встречными вагонами…
На полдороги развернувшись, вновь пришла зима,
нависли тучи чёрной пеной с края варева,
и потекли в больные души, словно в закрома,
ещё не виденные мартовские зарева…