***
Во мне зверь осторожный жив
в недоверчивости к приманкам.
По зализанным сизым ранкам –
нервный трепет укрытых жил
Не скуля, подползти к стене,
отдышаться, разор прощая.
Ночь настой темноты сгущает,
но пустоты зрачка темней.
И ловец в час пустынь устал
ткать незримую сеть соблазнов.
Праздника возжелала праздность.
Искус ласки змеит уста.
***
Забрызгана лунной медью –
вдоль улицы ртуть канавы.
Бестия продувная – ветер
мозглявый – перхнет, славы
за жизнь вверх дном не дождавшись.
Поспешаю я – параллельно
краям канавы и фаршам
улёгшихся спать панелей.
Наискось – рваный мостик,
восставший из темной влаги.
В задумчивости в лохмотья
запахивается ангел,
ерошит седую гриву,
бледнея худой ладонью.
За ним тащит пёс брезгливо
на лапах – судьбы одонье.
Ещё две фигуры… Кто бы,
куда б ни подался – лишний –
одни к башмакам микробы
и черная грязь затишья.
***
Ночь бесновалась, а люди спали,
судя по темным окнам,
но и моё без света. Палевый
ветер бьется в земное око,
деревья качаются и шумят –
колыбельная тем, кто свят
и почивает. Грешный
гибнет в своей скворешне
от предчувствий.
Осознанье вины – свет,
путь к покаянию, искупленью.
Поиск причин – боль голове.
В шарфяной повязке
вдоль стен – тенью
неверной, тёмной.
Всё сомнительно и бессудно,
как утром рядиться под…
неважно кого. Подённая
участь пленённых вод
снегом, ветром, живым сосудом.