Пляшет пусть скрипач, себе покорный,
И выделывает легкие коленца,
Согнут в три погибели упорной
Он от неотвязной инфлуэнцы.
Только инквизицией святою
Путь его давно уже замечен,
Не бывает почему ему покоя,
Почему так страшно изувечен.
Видно, по ночам он плавит в тигле
Порошки и камни незаконно,
И, известно, прячет мерзкий лик он
В тени у собора подзаборной.
И когда дородный лезет месяц
Свечи зажигать во тьме, как плошки,
Он, как будто что-то его бесит,
Мечется, и с воплем шлейфом кошки
Прыгают в открытые помойки,
Что благоухают, как фиалки,
А потом он исчезает ловко.
О, его ужимки будут жалки!
Скоро бритые к нему ворвутся братья,
Все потом расследуется быстро,
Будет про листки свои он врать им,
Но улики обернутся златом чистым.
Обличат его и за руки потащат
По ступеням высохшим на выход,
Скрипку на пол с грохотом роняя,
И глаза его страдальческие вспыхнут.