Святые родники Рипея

Евгений Староверов
(Около-историческая песня-сказка)

Уважаемый читатель!
В этот день хотелось выдать нечто значимое. О доблести, русском духе, Отечестве.
Данный труд навеян сонмом предшественников, таких как Г.Сенкевич, Ю.Никитин, В.Скотт, Р. Говард, сэр Г.Лонгфелло и ещё сотней великих и, по случаю своего отсутствия, неповторимых.
Посему предлагаю не возмущаться перехлёстам, похожестям, небольшим историческим врушкам и иным неточностям. Читайте (пойте) как волшебную сказку, как одну из версий того, что могло бы случиться побеги река времени в ином направлении.
Поздравляю с Днём Защитника Отечества!!!
С уважением к вашему дискретному времени.
Е.Староверов.

РИПЕЙ или РИФЕЙ – УРАЛ (от автора)


Предтечи

Мир такой, каким мы ныне
Видим лик планеты древней,
И шагаем Ойкуменой
В золотых лучах светила.
Был когда-то гол и страшен,
Нелюдим. Лишь грозный Ману,
Бог Богов, отец-вершитель,
Восседал, суров, как Космос,
На своём небесном троне.

Да во мраке, что свивался
В клочья мёртвые и злые,
Две скалы, начало кряжа,
Что уже Рипейским звался,
Хара и подружка Меру
Пробивали в тучах бреши
И смеялись над простором
Самоцветными зубами.

Было это, верьте слову,
Так давно, что даже Боги,
Не осилив лет колоды,
Отошли в своё, Иное,
Нам оставив Круг Сварожий,
Что теперь зовётся Вечность.

Песня-1 (Род)

Над Ирийскими горами,
Что Рипеем величают,
Ходит знойный бог Ярило,
Что поставлен старым Ману
Ойкумену греть и холить.
И в рассветном свете Бога
Стонет небо в крике страшном,
Ману скачет в колеснице,
Созывает свои чада.

И на зов его суровый
В тот же миг приходят дети
Бога грозного и внемлют
Слову, сказанному твёрдо.

Ману я, Отец-вершитель,
Здесь даю вам Своды Правды,
Той, что будет вам утехой
И звездою путеводной.
Пусть гора Хукарья станет
Мне свидетельницей вечной.
Пусть меня услышит Ирий
И скала, что мной подмята.
Здесь отныне и довеку
Быть стране Гиперборее.
А верховным ставлю Рода,
Сына звёзд и гор Рипейских.

Пусть Даждьбог лелеет землю,
Дождь несёт весенним травам,
Свет и радость, гомон птичий.
Световид ему поможет.
Велес, бог зверья лесного,
Также будет скотьим богом,
Чтобы править справедливо,
Не давая жизни сгинуть.

Жива, женщина Даждьбога,
Будет матерью отныне
Для всего, что народится,
Да навеки обласкает
Чрева, носящие чада.
Пусть Перун, как охранитель,
Порубежье держит в страхе.
Все дружины и отряды
Возглавлять ему до срока.
Чернобог же пусть владеет
Миром Нави в тёмных недрах,
Возглавляет орды бесов,
Всякий раз напоминая
Человеку о расплате.
Явь и Навь несовместимы.
Быть тому, пусть слышит Небо!

Для того же, чтобы чаши
Тех весов стояли вровень,
Я назначу Контролёра,
В нём пребудет сила Ману.

Так сказал Вершитель Ману,
Грозным взглядом озирая
Кряж Рипейский молчаливый.
И вскричал он: «Значит снова
Не явился Вий на вече?»
Видно каменные веки
Свет не жалуют небесный.
Видно слуги Чернобога
По-хорошему не могут.
Что же, быть ему поныне
Самым набольшим у навий
И бродить в подземном мире,
И служить судьёй посмертным
Чернобогу на посылках,
Кривду с Правдой разделяя.

Так сказал Отец и в громах
Отбыл в вечное сиянье.
И тогда настало Время!

Песня -2 (Деяния)

ОН ушёл, но жизнь осталась,
Мир остался многогранный.
И остались миру песни,
Что цветов весенних краше.
Зазвучали и помчались
По просторам Ойкумены,
Чтобы греть ночами души,
Разгонять холодный сумрак,
Навий, мороков и прочих,
Что идут из снов-кошмаров
Наущеньем вечной бездны.

От Даждьбога и Марены,
Что была ещё до Живы,
Народились свету дети:
Богумир лихой и Слава.
И у них родились чада:
Древа, Скрева и Полева.
Сев и Рус. О них отдельно.
А от Живы у Даждьбога
Народились тоже чады.
Звали их Кисько и Орий.

Их деяния известны,
Но всего известней Орий.
О его сынах легенды
Влес на каменные доски
Записал, храня в пещерах
Гор Рипейских самоцветных.
Помнят люди и доныне
Кия, Щека и Хорива.
И сестру их, деву Лыбедь,
Их победы и свершенья.
Но всего милее помнят
Славный город на Данапре.

Так сказал нам старец древний
Из глубин пещер Ирийских,
В мир несущий слитки Соли,
Что у нас зовётся Знаньем.

Песня -3 (Житие)

Канул Ману в звёздных топях,
От себя оставив Слово,
Наставленья и премудрость
Рода в сокола личине,
Обозначив образ Скила
Родовым тотемом Руссов.

Но давнишний супротивник
Чернобог, хозяин Нави,
Не довольствуясь изгнаньем,
Заточеньем в толщах камня,
Чёрной ненависти полон
Ко всему, что солнце славит,
Дал обет - наслать отмщенье,
Утопив в крови горячей
Мир, оставленный нам Ману.

И тогда разверзлись скалы,
Лик Земли трещал орехом
И из трещин выходили
Неофиты Чернобога.

Первым вышел грозный Аспид,
Змей свирепый и крылатый,
С птичьим клювом и носами
И когтями словно сабли.
Аспид реял над долами,
Ядом смертным поливая
Семя трав, дерев и тварей,
И людство, потомков Рода.

А вторым пришёл Горыня,
Что дробил рукой утёсы.
Разрывал хребты, как щепки,
Разворачивая реки.
Убивая всё живое
Мёртвым взглядом Василиска.

Третьим - брат его, Дубыня,
Стражник Пекельного царства.
Зверь по виду и повадкам,
Он настолько был дороден,
Что Земля под ним ломилась,
И Дубыня брёл по пояс
В ней, как в волнах старой Камы.

И по всей земле горючей
Из поганых нор и падей,
Из болотных трясей гнойных,
Из пещер, берлог, урочищ,
Вслед за ними вышли нави,
Упыри и волкодлаки,
И кикиморы, и Лихо,
Домовик, Болотник, Банник.
Трясовица, Огневица,
Злая Хонда-лихоманка.

Свет Ярила тучи застят,
Вой и плач, и кровь реками.
Жуткий хруст костей и плоти
На клыках чудовищ мрака.
И тогда вскричали люди,
Глядя ввысь, где в свете ярком
Род в личине соколиной
На вершине Перводуба
Замер, бросив Ойкумену.

- Эй ты, бог, отец вершитель!
Не тебя ли славят люди?
Не тебе ли ладят крады,
Курят смолы, девок режут?
И не ты ли похвалялся
Нам защитой и опорой,
Быть до края, до кончины
Мира, созданного Ману.

И тогда те крики люда,
Плач сиротский безутешный
Пробудили к жизни Рода,
Прародителя и ксая.
Белый сокол встрепенулся,
Распахнул от дрёмы очи,
Взор его был страшен гневом,
Обещаньем скорой смерти.

Застонал хребет Рипейский,
Брызнув лавой злой, как бездна.
И в огне погибли нави
И Горыни, и кикимвры.
От Анчуток окаянных
Не осталось даже пепла.
Правда, несколько успели
Затаиться по берлогам
И уйти в ночную бездну
За Черту, уже навечно.
С той поры их называют
От черты той, то есть Черти.

Безвременье

Снова жизнь вернулась в веси,
Засверкала в красках ярких
Радуг тканых над полями.
Зажил люд светло и яро,
Зазвучали песни в сёлах.
Вышли в поле хлеборобы,
Чтобы золотом пшеницы
Накормить народ русинов
И восславить край таёжный
Звоном песен многоцветных.

Но, увы, не спят во мраке
Кривда, ненависть, измена,
Злоба, алчность и коварство,
Помышляя о реванше.
Так известно, что любови
Не бывает бесконечной.
Радость под руку с несчастьем
Бродят по дорогам мира.
И ночная мгла сменяет
День весёлый и лучистый.

Песня-4 (Верховный)

Вновь в глубинах мирозданья
Ото сна очнулось лихо.
С ним проснулись жажда крови,
Жажда власти и наживы.
Запылали сёла, веси.
Стихли песни в перелесках.
Вороньё, гнушаясь мясом,
На полях кровавых сечи
Пьёт глаза усопших руссов
И жиреет беспримерно.

Быть бы лиху бесконечным.
Но Весы! О них мы помним.
И во тьме хребтов Рипейских,
Застонало, гром раздался.
Посреди разломов скальных
Появился вой могучий -
Исполин, каких уж ныне
Не рождает поднебесье.
Статью в бера, что медведем  
Люди леса величают.
Мудростью превыше многих,
Силой в тёмного Пурушу,
Что живёт в подземном мире,
Солнца свет не принимая.
Этот воин, маг из магов,
Старым Ману был предсказан.
И явился Контролёром,
А в иных краях Садовник -
Так его прозвали люди.

И пошел он в Ойкумену,
Раздвигая взором тучи,
Перешагивая реки,
Океаны вброд штурмуя.
Загоняя лихо в ямы,
Выжигая злую нечисть
Светом первых дней творенья.

На Руси ли, в странах дальних,
Ксаю, воину, ратаю
Приходил в своей личине,
Не похожей и обычной,
Как мужик, калика, ратник.

С плотогонами сплавлялся
По Итилю и Данапру.
С углежогами в берлогах
Пил настойку мухомора.
С рыбаками невод тяжкий,
Забеременевший рыбой,
Он тянул и пел про долю
И везде был свой средь равных.

Высоко в долинах горных
Он искал для сирых долю.
Мудрость черпал из лавины,
Разум пил из рек небесных.
Иногда, устав от ноши,
Залегал как Ош в берлогу
И храпел в ней до апреля
Посреди тайги бескрайней.

Так бродил, роняя семя,
Мудрость сея и заветы.
Не давал в обиду сирых,
Подавал кусок убогим.
Доброту неся и разум,
И любовь, что выше неба.

Песня-5 (Беда)

Он проснулся среди ночи
От томления, что хладной
Желтопузою медянкой
По груди его скользнуло.
Сердце вздрогнуло. Тревога!
Тяжко горы застонали,
Ветер робко жался к вербам,
Дождь, прикинувшись росою,
Замер в листьях молочая.
Небо? Небо промолчало.

Огляделся, рассмеялся,
Отчего? Но это ж диво.
Ночь его опять застала
Среди круч Рипея тяжких,
В этот раз в гнезде змеином.
Лишь теперь он понял звуки,
Что всю ночь ему мешали
Спать и мыслить о высоком,
Забираясь в думах в земли,
Что иному неподвластны.

Это хлопанье и ветер,
Этот тяжкий клёкот с неба.
Раздраженное шипенье,
Треск пластинчатых доспехов,
Словно тысячи гремучек.
Взор подняв, он рассмеялся,
Вот кто ночью колобродил.
То крылатая змеиха,
Да ещё видать брюхата,
Ждёт потомство от горыни.

Лишь сейчас он огляделся,
Это где ж он спать изволил.
Так и есть, гнездо змеючье,
Из больших стволов еловых
Заплетенное узлами.
А вокруг всё кости, кости,
Туров, беров и оленей.
Вонь, как в тысяче сортиров,
Знать-то в думах о великом
Он дракониху с берлоги
Выгнал и почил усталый.

Нет, поди-ко, так не ладно -
Сам свалился, как разбойник,
А несчастную скотину
Обездолил и оставил
Без обжитого насеста.
Здесь он встал, тряхнул руками.
Жилки, радуясь рассвету,
Встрепенулись, плечи тяжко
Под горою мышц обвисли.
Загорелся взгляд лукавством.

- Эй, летучая корова,-
Прокричал он в неба полог.
- Возвращайся в дом, пока что
Не утратила потомство.
Я ж винюсь, прости бродягу,
Ухожу. Плодись, пичуга!

                ***

Умываясь в речке горной,
Он задумчив был и собран.
Что случилось под луною,
Почему тревога в сердце?
Надо. Надо разбираться.

Очертив в песке прибрежном
Круг, он сел напротив круга.
И закрыв устало вежды,
Произнёс заклятье-вызов.
Дрогнул мир от страшных звуков,
Замер ветер, стихли птахи,
И свершилось то, что должно.

Жёлтый кварц песка речного
Тихо, но потом быстрее,
Начал скручиваться в узел.
Превратился в столб упругий.
И из бешенства заклятья
Запылали чьи-то очи.

Смерч опал, смирён словами,
И на дне его воронки
Демон красный, словно в печи
День и ночь его бросают,
Появился и со злобой
На волхва воззрился, тайно
Разрывая его в клочья.

Словно бык, восставший прямо,
Красный и совсем без кожи.
Весь из жил, рогат, конечно,
Когти жуткие, как сабли.
Слизь его текла на камни,
Обращаясь тут же в змеев.
Пасть раскрылась и раздался
Рык, отнюдь не человечий:

- Говори скорее, дерзкий,
Что опять, каким уроком
Азраил тебе потребен?
Не томи, мне тяжек воздух
Вашего земного ада.
И скажи скорее, кто ты,
Как зовёшься в Этом веке?

Волхв качнул главой, задумчив:
- Что тебе, исчадье Нави,
В имени моём забытом?
Нынче я Горюн и точка.
Был когда-то Агасфером,
Был Олегом, князем вещим,
Обзывался Контролёром,
Но теперь я - плоть от плоти
Человеческого рода.

Мной нужда руководила,
Начертав твой вызов к Яви.
Что, скажи, стряслось в подлунной,
Отчего на сердце камень?
В чём беда? Не зрю, поведай.

Демон зло расхохотался:
- Ты же вещий, вот и нюхай
Кизяки на всех дорогах.
Щупай ветер, слушай травы,
Может, птицы что-то знают
И поведают дубине.

Наш Горюн сурово брови
Сшиб углом над переносьем.
Ладно, коли так, не плачься,
Если чем ни то зобижу.
Круг стираю. Оставайся.
Наслаждайся солнцем красным.
Это ж счастье - быть на Свете!

Нет! Взревел кровавый демон:
- Ненавижу ваше солнце.
Лучше в мрачные пещеры,
Мне они милей стократно.
Слушай, скот, запоминай же,
В мир пришёл свирепый воин.
Гунн - его Аттилой кличут.
Рим и Крым под ним стенают,
Византия тоже стонет.
Он задумал наступленье
На твоих червей навозных,
Что в земле привычны рыться
И осели в городищах.

Это всё. Ломай заклятье.
Тяжек воздух Ойкумены
Мне, рожденному в пустыне.
Открывай врата и помни,
Тот Аттила - зверь от зверя.
У врагов он вырывает
Печень тёплую, живую,
И съедает, и хохочет
Над твоим народом Руссов.

Волхв, задумчив и печален,
Почесал в своей в штанине,
Раздавил там что-то с хрустом
И промолвил: «Что ж свободен».
Сложный жест его десницы
Разорвал оковы круга,
Поломал очарованье
И в тот миг исчез проклятый,
Только серный дух остался.

Песня-6 (Гунны)

Степь безводная, сухая,
Ковыли клонятся ветром.
Солнце гневное в зените
Льёт расплавленное злато
На бескрайний лагерь гуннов.

Кони, люди, рёв безумный,
Наров злых и одногорбых
И волов, что тянут ношу
Перегруженных повозок.
Лошадей косматых ржанье
И кругом, сколь хватит глазу,
Тыщи воинов комонных.

Всё в шатрах, костры дымятся,
В небо синее взметая
Запах мяса и похлёбки.
У костров босые дети
При ножах, на то и гунны.
И наложниц полонянок
Слёзы, что шипя на угли
Капают из глаз раскосых,
Голубых, зелёных, карих,
Обращаясь к небу паром.

В золотом шатре парчовом,
На особицу стоящем,
Сам Аттила, воин первый,
В свете прозванный Бич Божий.
Рядом брат могучий - Бледа,
Разговор их поверяю
Вам, идущим вязью строчек:

- Что же, брат мой старший Бледа,
Засиделись вои в сёдлах.
Византия недовольна,
Феодосий платит златом.
Фермопилы тоже пали
Под пятой орды комонной.
Стольный град Константинополь
Стонет, угрожает смертью,
Но боится диких гуннов.

Италийские походы
Принесли немало дани:
Вин заморских и диковин,
Груды редких самоцветов
И рабов, что тоже злато,
Если правильно устроить.

Нынче ночью зрел я диво:
Лик звезды Альдебарана
Вдруг закрыла злая туча.
И от тучи той услышал
Глас я, что вещал из бездны.

Он сказал мне, брат мой Бледа,
Что набеги наши видят
Боги, что живут за краем,
И молчат они до срока
Лишь затем, что племя гуннов
На восток не гонит стада,
В край, где лютые морозы
И тайга, что вовсе чудо.
Где за каменным Рипеем
Род славян желтоволосых
Обитает на равнинах
Рек, Итиля и Урала.

Но когда, скажи мне, Бледа,
Гунны падали от громов,
Внемля богу или чёрту,
И царапали камнями
Лик свой, прославляя небо?
Сказ мой твёрд. Идти походом
За Рипей, к далёкой Каме,
Обложив тех Руссов данью,
Задушив налогом тяжким,
И раздвинув царство гуннов
В мёртвый край Гипербореи.
Говори, твоим я словом
Не гнушаюсь, но любуюсь.
Ты всегда был мудр, как старший,
Рассудителен, мой Бледа.

Брат Аттилы потянулся,
Звякнув ножнами о камень:
- Что ж, скажу тебе, Аттила,
Не гневись, коль мои речи
Поперёк твоих ложатся.
Вижу я в Гиперборее
Для кочевников погибель.
Не возьмём там горы злата,
Но оставим кости зверю.
Думай, ты - наш вождь походный,
Коли скажешь, рядом встану
И пойду хоть в пекло злое,
К Чернобогу в услуженье.
Я сказал! Решай, Бич Божий.

Песня-7 (Квест)

Волхв, к нему пора вернуться,
Собирался в путь не долго.
Затянул потуже пояс
Да на крючья бросил ножны,
В коих спали сном тревожным
Пара пар ножей швыряльных.
Меч не брал, тому не нужен
Этот сгусток злобной стали,
Кто ребром своей десницы
Рубит походя берёзы,
Что иной оглобли толще.

Конь! Вот тут заминка вышла,
Где же взять его в ущельях?
Но колдун недолго думал,
Гикнул, свистнул молодецки,
Прошептал слова призыва
И добавил слово Власти!

И тот час средь туч косматых
Крик раздался недовольный,
А в гнезде змеиха в страхе
Сжалась комом грязных тряпок.
Налетел могучий ветер,
Потемнело, травы пали
И с небес к горы подножью
Рухнул змей, скалы подобный.
Не трёхглавый, а обычный
(За трёхглавами, брат, в сказку).
Здесь же быль о славных сечах,
О делах давно минувших,
Нам оставивших в наследство
Дух и Родину от Рода!

                ***

Степи, долы, перелески,
Лес, которому нет края,
Ленты рек, подобных лентам,
Что вплетают девки в косы.
Ветер, ураганный, жгучий,
Рвёт наездника на части,
Выворачивая веки,
Запуская пальцы в череп
И пытаясь ежечасно
Седока на землю сбросить.

Волхв застыл, едва перстами
Держит гребня шип костистый.
Змей сопит и бьёт крылами,
И чешуйки, что размером
Как щиты мужей варяжских,
Под волхвом скрипят краями,
Норовя схватить за уды.
Ветер. Бесконечный, лютый!

Степь ковыльная несётся
Под зелёным брюхом змея.
Где-то там опасный ворог,
Что удумал бросить войско
На людей Гипербореи.
Что же, много их подобных
Приходило к нам за шерстью.
Часть из них зверьё лесное
Растащило по урманам.
Часть другая тех героев
В дом, не солоно хлебавши,
Воротилась дюже бритой.
Шерсть. Оно всегда накладно.

Волхв застыл, уходят силы,
Но уже видны сквозь ветер
Дым костров и тучи пыли.
Что ж, пора. Ногами дальше.

Слово Власти - и покорный
Змей ныряет вниз стрелою,
Выпускает лапы-когти,
Лупит в бешенстве крылами,
Гасит скорость и садится,
Пробежав и распластавшись
Жабой сдохшей от безводья.

Волхв, кряхтя, по мощной ляжке
Слазит наземь с «иноходца».
И шепнув дракону в ухо,
Мол, свободен, гэть отсюда,
Разминает руки, ноги
И пускается навстречу
Неизвестности и бедам.

Песня-8 (Зайда)

Путь к погибели не долог,
Коли ты погибель ищешь.
Он прошёл не больше лиги
И дозорными замечен
Был, конечно. И помчалось
Время, с молоньёю споря.

Пыль столбом, копыта, топот,
Черти-всадники несутся,
Лязг мечей, хмельные крики,
Кровь почуявшего зверя.
Волхв застыл, бежать нет смысла
От того, к чему стремился.
Скоро, скоро будет нечто,
А пока смиренье взора,
Очи долу, плечи рабски
Опустить. И ждать безвольно.

Гунны, скифы, агафирсы -
Сколько вас в оврагах тлеет.
Скольким вам могучий ворон
Выпил очи на дорогах.
Вас унять придут другие.
Притязания всё те же:
Девки, земли, горы злата,
Печень, брызжущая кровью.

Недодумал, поломали
Мысль, крадущуюся кошкой.
Сразу несколько арканов
Захлестнули тело мага.
Захлестнули, спеленали,
После был удар могучий
В темя, и померкло солнце.

Просыпался долго, тяжко,
Боль свирепая, как когти
Злого горного медведя.
Боль, живущая отдельно
От растерзанного тела.
Били подло, чтобы выбить
Память и сознанье духа,
Так чтоб не было отдачи.
Нет, не били - забивали,
Упиваясь злою силой.
Рёбра сломаны, конечно,
Глаз затёк, распухли губы,
Словно пышные оладьи,
И в ушах безумный грохот,
Будто сотня наковален
С молотами звонко спорят.

Не раскрыв очей, незримо
Огляделся мыслевзором.
Стан, костры и толпы гуннов
При оружии, поджарых.
Что же, всё идёт как надо.
И при нём всего лишь трое.
Зря. Беспечность выйдет боком,
После будете смеяться,
Нынче ж пейте, жрите, гунны,
Бейте, звери. Всё с отдачей!
Он напрягся, кровь помчалась
В пораженные уделы.
Быстро сращивались кости,
Жилы, раны зарастали.

Ну, пора! Он шевельнулся,
Застонал, и тут же руки
Ухватили, потащили.
После воду ледяную
Долго лили прямо в рыло,
Утопить решили, черти.
Ну, годите, будет время!

Чу! Затихли. Шаг тяжелый,
Не велета, но мужчины.
Голос-рык, такой у бера
Слышал маг в родимых чащах.
Властный окрик. Те же руки
Ухватили, посадили,
Подперев спиной колоду,
Чтобы ниц не завалился.

Стихли крики, тишь настала,
Волхв открыл глаза и встретил
Взгляд пронзительно-суровый,
Так смотреть могли бы горы,
Сам Перун, воитель неба,
Да ещё Сварог, пожалуй.

Глас взревел медвежий, лютый:
- Кто ты, зайда, чей засланец?
Чьим зловонным наущеньем
Ты проник в пределы наши?
Отвечай, не то велю я
Привязать тебя за ноги,
А ещё за руки к нарам,
И хлестать их так, чтоб мясо
Разметали по дорогам,
Не моё, твоё, лазутчик.
Ну, так что, молчанье - злато?

Волхв собрал сбежавший голос
И с усмешкой молвил: «Верю,
Но сперва скажи мне имя.
Кто ты есть, какого роду,
Что запугивать калику взялся,
Словно важный кесарь?»

Воин, потемнел личиной,
Но, сдержавшись, засмеялся:
- Что ж, изволь. Зовусь я Бледа,
Ксай, стратиг свирепых гуннов,
Брат Аттилы. Может, слышал,
Как зовут его народы,
Как трепещет Византия,
Слыша прозвище Бич Божий!

Волхв опять уста раздвинул,
Усмехнувшись в очи ксаю:
- Говоришь, зовёшься Бледой?
Ино так в Гиперборее
Баб распутных называют.
Но, по мне, так хоть и Бледа.
Заслужил? Носи до срока.

Гунн взревел: «Так ты глумиться?
Эй, хватайте дуролома
Да ведите злых верблюдов,
Знать-то, коли руку вырвем,
Так сговорчивее станет
Зайда наш, на шутки ярый».

Волхв не струсил. Не такое
Доводилось в странах дальних,
Но напрягся, разминая
жилы, стянутые больно.
Миг - и лопнули арканы,
Жутким треском оглашая
Онемевших стаю гуннов.
Взмах руки - и сразу трое,
Раскидав мозги по травам,
Отлетели в рощи предков,
Завершив земные дрязги.

Взмах другой - и тут же двое
Под швыряльными ножами
Пали наземь, кровью алой
Окропив степное брюхо.
И Горюн по пояс голый
Встал пред Бледой брови вровень.
Но куда тому мальчишке
Спорить силой с ним, Верховным,
Что оставлен в Ойкумене
Надзирать и бдить порядок.

Тут бы крови хлынуть алой,
Расплескаться ковылями,
И взлететь душе стратига
В стойло Древней Кобылицы.
Но упала тень на мага,
И другой свирепый голос
Прорычал, ломая ветер:

- Вижу, зайда сам не промах
Распотешить плечи дракой,
Да и силушкой Создатель
Не обидел горемыку.
Волхв взглянул и понял сразу,
По повадкам, стати, речи,
Перед ним, смеясь глазами,
Тот, к кому он так стремился.

А Аттила, вскинув харю,
Рассмеялся в неба прапор
И уже совсем спокойно
Так сказал, зело серьёзен:
- Зайда ты или не зайда,
Разберемся. Ну, а ныне
Будь мне гостем и отведай
Вин заморских Хашеманских,
Да баранины откушай.
Обскажи откуда родом,
Что видал на свете белом.
Ты калика, значит, зрел ты
Всяко более, чем сидень.
Вон шатер мой. Ты же, Бледа,
Не грызи усы во злобе.
Встретим гостя по покону,
А проводим … по заслугам.

Песня-9 (Аттила)

За черту давно уж канул
Бог Ярило в сонный морок,
В край, где Перво-черепаха
Стонет тяжко и устало
От своей извечной ноши.
А в шатре очаг пылает,
Мясо жарится и вина
Водопадами хмельными
Льются в глотки, что готовы
Спорить с глоткою дракона.

На подушках возлегают
И ведут неспешно речи
Сам Аттила с братом Бледой.
Гость суровый, словно плаха,
Ест, но вина - без вниманья.

- Что ж, чужак,
Твой путь мне ведом,-
Говорил Аттила гостю,
- О тебе поют кощуны,
О тебе мужи седые
Говорят, снижая голос.
Словно ты идёшь сквозь время,
Будто ты старей, чем горы,
А ещё тебя Изгоем величают.
Правда ль это?

Я судить о том не смею,
Дух захватывает, коли
Начинаю думать - кто ты,
Что умеешь, чем приметен.
Но, скажи, зачем ты к гуннам
Вышел из пещер скалистых?
Люди бают, если выйдешь,
То почти всегда к худому.
И прости за брата, гневен
Он бывает не на шутку.
Мы в войне, а значит - бойся,
Зайд, наушников враждебных.

Волхв вздохнул, глотнул из чаши:
- Я пришел не для худого,
Квест мой – предостереженье.
Вижу, ты затеял сечу,
Что добром не обернется,
Но накличет беды многим
И дерновым одеяльцем
Упокоит сотни тысяч.
Ты был прав, мой путь во мраке,
Я и сам уже не помню,
Где родился, чем приметен
И куда уйду навечно.

Но мой дар - предвидеть, чуять,
Зрить вперёд на сотню жизней,
Говорит мне, ты затеял
Путь на скорую погибель.
Здесь, сейчас я покажу вам
Две дороги, две кончины.
В них весь путь суровых гуннов:
Битвы, падшие державы.
Покажу, и вы решите
И наметите дорогу,
Ту, которой пронесёте
Свет Небесной Кобылицы.

Маг застыл, застыли двое:
Бледа и вожак Аттила.
Ледяным порывом ветра
Потянуло из жаровни,
Что огнём пылала жарким,
Рассыпая искр созвездья.

Миг, другой, полстука сердца,
И в огне сквозь свет и блики
Замелькали в красках ярких
Отдалённые картины.

Кони скачут, сеча, крики,
Кровь и стиснутые зубы.
И несметных орд потоки,
Что ломают стены замков,
Режут пеших, режут конных,
Тучи стрел скрывают небо.
Снова кровь - потоки, реки…

Пал огонь, исчезли краски,
И видения исчезли.
Тишина. Молчит Аттила.
Бледа жадными глотками
Пьёт вино, трясутся длани.
Волхв спокоен и печален,
Говорит хмельному ксаю:

- Здесь, о вождь, ты видел реку,
По которой, коль захочешь,
Ты дойдёшь до края мира,
Покоришь царей и шахов,
Завоюешь горы злата
И останешься вовеки
С грозным именем - Бич Божий.

По другой реке я тоже
Плыл и зрел твои походы.
Там ты скачешь с сотней тысяч
По славянским горьким землям.
Та же кровь, камней бесценных
Сундуки полны и скрыни.
Городища, сёла, веси -
Всё к твоим ногам ложится.
И в конце походов славных
У подножья гор Рипейских
Будешь ты убит коварно.
Не в бою. Падёшь от яда.
Вся орда твоя костями
Ляжет в тех горах бездонных.
Слава? Нет! Её не будет.
Только гибель и забвенье.

Думай, тцар, я, волхв из леса,
Иногда, хотя и редко,
Я умею ошибаться.
Веры нет ведарству, тьма в нём.
Мысли, зри, решай судьбину.

Долго, очень долго, молча,
Трое в сумраке сидели,
Да очаг вгрызался в сучья,
Блики алые бросая
На людей застывших в думах.

Первым вышел из раздумий
Сам Аттила. В чашу налил,
Отхлебнул, и, глядя гостю
В очи, так сказал, нахмурясь:
- Мой отец, Мундзук ушедший,
Говорил мне в давнем детстве,
Чти мужей седых и старых,
Женщин чти, от них приходят
Дети, продолженье жизни.
Чти врагов. Друзья на время,
А враги всегда навеки.
Не гони больного духом,
Не обидь в сердцах калеку,
И каликам перехожим
Не дерзи, но пуще смерти
Бойся Руса, что степями
Бродит в рубище и ищет
Путь для всех людей на свете
В царство Старой кобылицы.
И уж коли встретишь Старца,
Не гневи, отдай последний
Хлеба кус и в жертву небу
Принеси коней три сотни
Лишь за то, что жив остался.

Я всё понял, вечный странник,
Мир огромен, места хватит
Всем под этой звёздной чашей.
Русь останется навеки,
Не узнав меча Аттилы.

Песня-10 (Русь)

Солнце ласково светило,
Ветерок ласкался добрый,
И ромашковое поле
Ублажало взор отрадой.
И берёзовые дали зазывали,
Словно девки, что купались,
Сбросив платья,
На пруду в одних рубахах.

Он шагал, суров и собран,
В мыслях далеко-далече.
На обрыве над рекою,
Где полощут ивы сонно
Ноги голые в пучине.
Где несёт себя сквозь время,
Мокрым пузом дно шлифуя,
Кама, добрая, как мама,
И такая же родная.

А вокруг звенело счастье
Звонким жаворонком в небе,
Детским смехом серебристым,
Росской песнею привольной.

- Да! За это стоит биться,-
Думал он, шагая споро.
И уж коли так случится,
Что придёт коварный ворог,
Грудью встать ему на встречу
И закрыть всё это диво,
Что отныне и вовеки
Будет зваться Cветлой Русью!

А теперь пора в пещеры.
Полно детскою забавой
В звоне сабель и кинжалов
В громком топоте лошадном
Отвлекать себя от дела.
Полно шастать по дорогам
В жалких рубищах калики.
Лет на триста лечь в берлогу
И искать иную долю.
Без войны, где в плаче бабьем
Кровь течёт, пылают хаты.
Мудрость! Миром правит мудрость.
К ней стремиться, ею мыслить.

Здесь мой сказ (он не последний)
Кончен. Догорели свечи.
Мир остался неделимым,
Свет остался незапятнан,
Жизнь, повисшая на нити,
Усмехнулась и рекою
Потекла навстречу солнцу!

БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Века, как птицы, собирались в стаи,
Неся себя в туманный горизонт.
Иное лихо, митрами блистая,
На древнеарамейском причитая,
Пришло на Русь через Эвксинский Понт.

От древних капищ чёрный дым ветрами,
Взвивался к неба сумрачной реке.
Перун и Влес легли под топорами,
Разнёсся плач, над полем, над горами,
И в мир явилась кривда в клобуке.


ЧАСТЬ-2 (КРЕСТОМ  И  МОЛИТВОЙ)

Поиски

Прошла зима, за ней другая,
Умчались вешними ручьями.
Рипей, всё так же вдаль шагая,
Бедой и злом пренебрегая,
Дымится росскими печами.

Народец в деревнях и сёлах
Живёт, плодится без помехи.
И звонко на горах и долах
От песен грустных и весёлых.
Пылятся в тайниках доспехи.

А наш герой всё правду ищет,
Счастливой доли для народа.
Умом среди созвездий рыщет,
В лесах. Отвергнув городища,
Един с затейницей природой.

Лиса для друга носит птицу,
Ведмедь его снабжает мёдом.
Есть звонкий ключ, чтобы напиться,
Покой берёзового ситца.
И так проходят год за годом.

Но нет баланса в мире этом -
Броженья. Вечные броженья.
Так Мрак всегда идёт за Светом…
Но стоп! Шагайте за поэтом.
Нас ждут великие сраженья!

Слово-1 (Беда)

На Руси всегда что-то деется:
Скачут конницы, плачут сироты,
Не опричнина, так неметчина,
Коль понос, так всегда с золотухою.
Так в недобрый час, во худом году
Из далёких стран со железами
Навалилась рать лютых ворогов,
Злого ордена, псова рыцарства.

И пошла потеха да кровавая,
Запылали сёла с городищами.
Запылали храмы православные,
Разжирело вороньё в чистом полюшке.
Сам магистр тех псов, ихний набольший,
Похвалялся извести племя росское,
Племя дерзкое, непокорное,
И пожечь побить стольный Новгород.

                ***

В пещерах, что ползут под Пермью старой,
Он спал и грезил сквозь Морфея мглу
Далёкий год, калмыки иль татары,
И он, приросший к потному седлу.

Зарубы, битвы, пепелища-сёла,
Киммеры, чудь - сплошной кордебалет.
А он всегда задорный и весёлый,
Ну, что такое, девять тысяч лет?

А после битвы пил, как такелажник,
Держался шлюх, гнушаясь «целины».
Бродяга, рвань, прелюбодей и бражник,
Он - Контролёр и человек войны.

И снова битвы: то с дрягвой, то с пруссом,
На порубежье чёрно-белых сил.
Но прикипел зачем-то всё же к руссам,
Как будто сам отсель происходил.

Нет, он не помнил, из какого края
Его принёс космический прибой.
Но Русь манила запахами Рая
И васильковой неба синевой.

                ***

Гранитный свод, сначала очень тихо,
Вдруг задрожал, раздался грозный гуд.
И затрещало! Что ещё за лихо
Ползёт к славянам распотешить блуд?

Киммеры, кельты, агафирсы, скифы?
Давно утратил он столетий нить.
Ох, дурачьё! Пошто же вы на рифы?
Ведь это смерть - вот так меня будить!

Горюн присел, поморщился от боли,
Вонзились в плоть десятки острых жал,
Как будто зубы злых пещерных троллей,
За сотни лет всё мясо отлежал.

Размял, растёр, пора за дело браться,
Идти в народ, пока не одичал.
Поспал, подумал, надо бы подраться,
Ить по соплям давно не получал.

В реке студёной сполоснувши харю,
Загрыз форель, не срок варить уху.
Почуял дым. Ужель опять татаре?
А он как боров тешит требуху.

Тропа проворно прыгнула навстречу,
За спину лук, в руке швыряльный нож.
Ох, не убью, так всяко покалечу,
Не трожь русина - дольше проживёшь.

Со сна суров, и то - пещерник дикий
Ослаб, закис. Варёный как пельмень.
Идти, понятно, в Новгород Великий,
На старый Волхов, к озеру Ильмень.

Оттуда ноне всех ручьёв истоки,
Славянский Рим на отведённый срок.
Как тот Асгард, где отдыхают боги,
Как перекрёсток мировых дорог.

Слово-2 (Господин Великий Новгород)

Он шёл сноровисто и споро,
Безумный пламень грыз мозги.
Тевтонцы! Снова гладом, мором
Побьёт славянские ростки.
Не можно, не затем он сеял
Своё зерно все тыщи лет,
Чтобы саксонцы или свеи
Варили коршунам обед.

Скорей! Готовить ополченцев
На битву с иноземным злом.
Остановить треклятых «немцев»
И Александру бить челом.
А вольный град не любит сечи,
Торговля, суть, хмельней вина.
И значит, как обычно, вече,
А это хуже, чем война.

Весь град поделен по ремёслам,
Слободам, в коих день-деньской
Шипят меха, радеют кросна
И неумолчный гуд людской.
Таких поднять - лихое дело,
Работа, в ней и хлеб, и жизнь.
Тут надо разжигать умело,
Но коль поднимешь – берегись!

Он мчался в вихре, мысли роем
Неслись, то в такт, то невпопад.
И вот за Чёрною горою
Ему открылся чудный град.
Так миновал врата, что в землю
Вросли, пургой заметены.
И страж, поди-ко, где-то дремлет,
Давненько не было войны.

Всё ближе шум, навстречу валом
Древлянин, берендей и торк,
Вздохнул покойно и устало:
- Ну, здравствуй, Новгородский торг!
Здесь страсти не за ради денег:
Купить, продать, намять бока.
Жульё, народец и офени,
Здесь тать обчистит дурака.

Мечи, полотна, рукомысла…
Горюн шагал, как гонный лось.
Скорее в терем Гостомысла,
Быстрей! Пока не началось!
На входе в терем дремлют стражи,
Но, заприметив чужака,
Очнулись, воспылав куражем,
Намять селянину бока.

Колдун взмахнул четыре раза,
Не до забав, грядет беда.
И стражи, не моргнувши глазом,
Упали навзничь, кто куда.
Ещё один его пытался
Остановить на входе в зал.
Горюн прошёл, а гридь остался,
Словив ногой промеж сусал.

Да полно, сонные тетери,
Грядет война - и в этом смысл.
Второй поверх, и там за дверью
Сидел посадник - Гостомысл.
Привстал, дороден словно боров,
И гневным взглядом наградил.
Да, постарел. Но тот же норов,
Не зря в ушкуйниках ходил.

Порвал незваного на части
Глазами. Хлопнул дланью в стол.
И прогудел свирепой пастью:
- Колдун? Пошто опять пришёл?
Мне прадед говорил когда-то,
Будь прах его благословен,
Что ты выходишь в мир, проклятый,
Лишь в час великих перемен.

Горюн вздохнул с нейтральным видом,
- Заткнись и слушай. Всё потом.
Я вижу белые хламиды,
Что рдяным затканы крестом,
Шагают. Не опять, а снова
Идут с мечами, не халвой.
Зрю льдины озера Чудского,
Где состоится главный бой.

Слово-3 (Александр)

Они ругались ночь, о пятом круге
Всех матерей припомнив. Спал народ.
Легки, как тени, появлялись слуги,
Таская брагу и столетний мёд.

От Гостомысла гнев струился чёрный:
- Уймись, пещерник, то напрасный труд.
Псы не придут, твои прозренья вздорны,
Маг отвечал: «Не радуйся. Придут!

Ты, Гостомысл, когда-то был мужчиной
И с кистенём в овраге ждал купца.
Сейчас раскис, воняешь мертвечиной,
Не зришь под пузом своего конца.

Готовь посла, кончай жевать баланду,
Привык в покое бражничать и жрать.
Пора позвать к нам князя Александру,
Лишь он один уймёт тевтонцев рать».

И лишь под утро, на исходе ночи,
Чуть не устроив жаркий мордобой,
Когда вскричал горластый первый кочет,
Решил посадник: «Ладно, хрен с тобой!»

                ***

Он спал и слышал лёгкий топот, ржанье.
Открыл глаза, очистил сонный взор.
Денник и лошадь, от яслей шуршанье,
И еле вспомнил. Постоялый двор.

Вечёр, того, он перебрал в трактире,
Там были девки с реками вина.
И он ушел в загул. Плевать что в мире,
Да вон лежит одна. Ой, не одна!

Макушка марта, и тевтоне близко,
А русский дух не дружит с головой.
По слободам уже готовят списки,
За Александрой послан верховой.

Уже готовят низовое войско,
Владыка гридей отрядил на рать.
Сзывают вече окрики подвойских.
Ничо, нормально. Лучше перебрать.

Пусть ополченцы встанут. Ведь доколе
Терпеть в Руси тех пришлых, словно вшей?
И встренуть татей на ледовом поле,
В железах путь один – кормить ершей.

Горюн поднялся, потянулся с хрустом,
И поспешил на запахи, в трактир.
Там квас, там щи из квашенной капусты.
Пора, колдун, на острой грани мир!

                ***
Смеётся март сквозь облачные веки.
Ярило, жжёт - того гляди капель.
Ещё седмица и размокнут снеги,
Придёт ручейник, первоцвет, - апрель.

Ушло кровянкой в мордобоях вече,
Уж Александр с дружиной в полпути.
Тевтон идёт, бывать кровавой сече,
Ну что ж, иди, но в зад не уползти.

Пугай дрягву крестом рогатой каски,
Мы не пугливы! В бучах рождены.
Всех приголубим, так загнём салазки,
Что по-большому сходите … в штаны!

Горюн при деле, о волшбе ни слова,
Он ополченец, воин хоть куда.
Суров лицом, дороден как корова,
И в драке мастер. Ссущая беда!

Трактир гудит толпою разношёрстной,
А вонь такая, словно от толчка.
Почти не пьют, обед и ужин постный,
Пустой желудок, легше для клинка.

Наш волхв сегодня в роли оборванца,
По виду пьян, болтается башка.
Его удел - выглядывать засланцев,
Что приползли шпионить для врага.

Уже давно он смотрит за двоими:
Плащи и сетки, с виду рыбари.
Но что-то гложет … руки! Ведь такими
Не тянут невод с ночи до зари.

Отметин ветра нет и морды сыты,
Какой там шторм? Во всём сквозит уют.
Самодовольством светятся ланиты,
Но главным делом - полностью не пьют?!

И двое тоже знать, не лыком шиты,
Давно смекнули, собранно сидят.
Горюн на страже, мускулы-граниты,
Теперь кто первый. Остальных съедят.

Один из зайд, нетерпелив и молод,
Дурную кровь по жилам разогнав,
Из-под плаща выхватывает молот!..
Ну, слава богу. Знать-то скандинав?

Второй рывком (теперя чо таиться?)
Вскочил, и меч блеснул в его руке.
Эх, вы, шпиёнству надобно учиться,
И нервы, суть, держать на поводке.

Швыряльный нож с утяжелённым жалом,
С сосновой ручкой лёгкой, как перо.
Нельзя сравнить с кончаром иль кинжалом,
Ушёл врагу под пятое ребро.

Тевтоны, пруссы, хоть бы и ятвяги,
Зачем вы тут, кто вас к славянам звал?
Остатний нож дрожал в глазу бродяги,
Что так небрежно молот доставал.

А со двора летят дозорных крики,
Народ ликует, бойся «немчура».
Гора свалилась с мощных плеч калики,
Хвала Перуну! Александр … урррааа!

БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Было это, верьте слову,
На Руси в далёком прошлом.
Летописец нам доносит
Лишь обрывки тех преданий,
Как лихие предки россов
Отстояли край родимый.
Не пустили злого вора
Над Отечеством ругаться.

Тлеют кости тех героев,
А над ними колосятся
Нивы в золоте пшеницы
Под Ярила светлым шаром.
И текут по свету реки,
И встают туманным утром.
Васильковые рассветы,
В зеркалах озёр купаясь.

Спят герои, спят и грезят,
Там за краем в вечном свете,
Как бегут они по травам,
Спелым девкам улыбаясь.
И парят их душ голубки
В бесконечной звёздной сини
Соловьиными ночами,
Над рябиновой Россией.

Слово-4 (Ледовая сеча)

Бывает так, что самый лучший конь
Вдруг захандрит и охромеет разом.
Так в Русь пришли смятенье и огонь,
Поблекли краски под недобрым глазом.

Ну что ж, мы - россы, этим и красны,
Нам не впервой тесать гробы для пришлых.
За этот край сиреневой весны,
За храм, за кров, да хоть за эти вишни.

Над Новоградом стынь и тишина,
Ушли мужчины, стало быть, так надо!
Лишь тяжкий молот стонет до темна
В копчёной мгле кузнецкого посада.

Да топоры от плотницких низин
Стучат привычно, по-мужицки споро.
Ох, много братцы, много домовин
Придётся ладить очень-очень скоро.

                ***

Встаёт рассвет над озером Чудским,
Апрель-ручейник, первая седмица.
Весна и жизнь, во всём цветенья гимн,
Не та пора, чтоб до смерти убиться.

Молчат сурово Псковские полки
И Новгородцы. Тишь, не до бравады.
Взирает князь в туман из-под руки:
- Там позади Отечество, ребяты!

Не посрамим! За нами весь народ,
Там дома бабы, детвора смеётся.
Мы победим! И пусть великий Род
Возьмёт всех тех, кто с сечи не вернётся.

Стоят полки. Годи, ливонский вор,
Направо топь, налево стрелы тучей.
Врагу оставлен самый малый створ -
По льду Чудского, что весной зыбуче.

По берегам и мышь не прошмыгнёт,
Князь Александр задумал очень просто.
Броня ландскнехтов и озёрный лёд,
Не на соплях падут, так на торосах.

Горюн при деле, с ним русинов рать,
Что побывали в Риме и Царьграде:
- Вперёд, братва! Руби, в полон не брать,
И без бравады, вы не на параде!

Крик Александра: «Русь, не обессудь!»
Там из тумана, за последней славой
Шагали дружно. Кнехты, дерпты, чудь.
И началось! И покатилось лавой.

Смешалось всё. Рычащих глоток рёв
Порвал на части утреннюю негу.
Текли ручьи, в ручьях бурлила кровь,
И цвет руды смешался с белым снегом.

Треск топоров, убитых глаз белки,
Предсмертный хрип, кишки, кровянка, сопли.
От ополченья подошли полки,
Взметнулись ввысь цепа, серпы, оглобли.

Горюн давно утратил свой топор,
Рычал как все. Безумен и отважен.
В одной руке булатный шестопёр,
В другой волнистый «крестоносец» вражий.

Его теснили скопом, грудью в грудь,
Те сумь и емь, что совесть простудили.
И он их рвал. Так говорите, чудь?!
От вас пребудет слава – Начудили!

Глаза слипались, тёплою волной
Текла руда из рассечённой брови.
В кишках сплетался холод ледяной,
А рот орал в безумстве: «Крови, ссука, кррови!»

Ну что ж, пора кончать ваш пошлый квест,
Перун, тебе означенная треба.
Взметнулись руки. Слово! Властный жест!
И дрогнул мир, и закричало небо.

Ломился лёд, и падали во тьму
Псы-крестоносцы, скованные в латы.
Ступайте, суки, к дедушке сому,
Вам не вернуться в светлые палаты.

Конец кресту, иное в мир грядёт,
Везде о счастье грезят человеки.
И ваше семя больше не взойдёт
Под этим солнцем. Никогда, вовеки!

Хотели власти? Распотешить блуд?
Ныряйте глыбже, засиделись раки.
А те, что в сече лютой не падут,
Уйдут в полон в веригах, как собаки.

Горюн вздохнул, смиряя дрожь в руках,
Эх вы, бычьё, не знающее меры.
Да будет так! Руси лететь в веках!
А мне пора в Рипейские пещеры.

БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Летели годы-корабли,
Ныряя в океаны будней.
Иные правды в мир пришли:
Мушкеты, порох, гром орудий.
Иных мамаев и аттил
Примчались грозные ватаги.
Читатель! Ты не загрустил?
Без настоящей русской драки.
Да коли б драка, то ничо,
Не в ней все скорби и печали.
Вот только лишь бы не мечём,
Мы нешто в нос не получали?


ЧАСТЬ-3 (1812)

Песня-1 (Корсиканец)

Он был суров, печален, молчалив,
Шептал под нос: «Ну что ж, шпана, рагацци.
Там за окном обветренный пролив,
А за проливом англо-пикты, саксы.

Пора воздать вам, скопище ослов,
Вонзить клыки в изнеженное вымя.
От Оловянных ваших островов
Я не оставлю предкам даже имя».

Открылась дверь, напрягся наш «капрал».
Кто там ещё? Кругом одна измена.
Но в зал вошёл бывалый генерал,
Его наперсник, фаворит, Массена.

- Привет, Андре, ну что там за водой?
Небось всё грезишь о былинной славе?
Ответь мне, друже, на вопрос простой,
Побьём мы англов или так оставим?

Вздохнул Массена, пригубил вина:
- Мой генерал, не нужно делать позы.
Зачем нам эта с пиктами война?
Есть пострашнее ворог: славы, россы!

Наполеон, зажав в груди смешок,
Ответил так: «Да чёрт бы с ним, Ла-Маншем.
Сдаётся мне, что ты давно, дружок,
Всё за швейцарцев мучишься реваншем?

Предвосхищал я твой ответ, Андре,
Хотя капрал, он вовсе не мессия.
Ну что ж, труби всем армиям антре,
Идём в Москву. Россия так Россия.

Союз саксонцев с Русью – острый нож,
Похоже англы Алексашке лижут. 
Но ты, мой друг, со мною не пойдёшь,
Мне твой догляд потребен за Парижем».

Песня-2 (Вишера)

На Вишере, где моет босы ноги
Седая Чердынь в голубой волне,
Где сторожат рычащие пороги
Всю вражью силу, прущую извне,

Опять в пещере, как всегда не чёсан,
Бирюк, каких по свету поискать.
По-над рекой, в лесных купаясь в росах,
Всех заклинаний - «В богадушумать».

Наш маг Горюн. Мудрец от хулигана,
И хулиган, увы, от мудреца.
Здоров, как бык, не постарел ни грана,
И сеть морщин чурается лица.

Всё ищет долю для людства земного.
Искал веками, на троих нарыл.
Короче, сделал да, не так уж много,
Ну, полпланеты разве что покрыл.

А здесь всё просто, что ни год, то войны.
Ушёл мужик, лютует бабья плоть.
И тут Горюн, красивый и достойный,
Пришёл дровишек, типа, поколоть.

Проходит время, враг могилы роет,
Мужик домой, к детишкам и жене.
Глядит и мыслит, вроде  было трое?
А ноне пять. Сказился на войне.

                ***

Он снова мыслил, дума, как репей,
Засела в темя и пустила всходы.
Так в чём же суть, и почему Рипей
Влечет его к себе все эти годы?
От этих гор к нему идёт волна
Какой-то силы, бесконечно древней.
Да. Не хватает малого звена,
Рисунка ноль. Сплошные полутени.

Нет, не пойму! Первач без огурца,
Стрела абсциссы, но без ординаты.
А может, это просто блажь Творца?
И здесь его заветные пенаты.
Да чёрт бы с ним, не удавлюсь слезой.
Ведь нынче здесь моё родное племя.
Пусть всё течёт беспечной стрекозой
По той реке, что называют Время.

Теперь он жил и был самим собой,
Лечил народ. За хлеб, без притязаний.
И потянулись сирые гурьбой
В его пещеру за крупицей знаний.
Он отводил напасти стороной
От этих мест, что полюбил безмерно.
Дарил посевам дождик проливной,
Берёг влюблённых, хороня от скверны.

И так бы жил, шагая сквозь века,
Лишённый Родом откровенья смерти,
Но вновь пришла беда издалека,
И понеслось в извечной круговерти.

Песня-3 (Откровение)

Он брёл по чаще, собирая травы,
И думал - кто он, для чего рождён.
Ведь если жизнь дана не ради славы,
Зачем всё это и куда бредём?

На косогоре, где ветра вплетают
В сосновость кроны тучи-облака,
Он лёг в траву, привычно мысль листая.
Внизу пыхтела вечная река.

Чужак явился сразу, ниоткуда,
По виду - старец, по глазам - мудрец.
Видать природа вновь явила чудо,
Не оскудел с загадками ларец.

Глас чужака сказал без предисловий,
И словно где-то лопнула струна:
- Пора, Горюн, предвижу реки крови,
Ты здесь жируешь, ну, а там война.

Сбирайся в путь. Хорош лелеять пузо,
Брюхатить девок, да балду гонять.
Спеши в Москву, там ждёт тебя Кутузов,
Решишь по месту, что с ним предпринять.

Маг рассмеялся: «Ты опять в личине?
Опять война. Конечно же, со злом.
А что живьём? Не в камне, не в купине?
Иль как тому пустыннику с ослом.

За тыщи лет порядком надоело:
Всегда война, походы, лязг клинков.
Ужель совсем нет значимого дела,
Чем разводить краями дураков?»

Гость улыбнулся: «Делай то, что должно,
Земное ближе, нынче не до звезд.
Ступай в Москву, её бросать не можно»,-
Сказал и тут же из виду исчез.

Горюн взорвался непечатным слогом,
Унял в груди щемящую тоску.
Ну, значит, снова битвы, путь-дорога.
А что ж, пожалуй, сходим на Москву.

Он сел в траву, отбросив старый ватник,
И вышел в Логос, пастбище Богов.
Так-так, теплее, значит, «Лягушатник»
Решил отведать росских кулаков?

Ну-ну, давай же. Забодай нас рогом,
Сколь ни учи вас, неизменен мир.
Призвавши вихрь, он обрядился в кокон
И полетел, проткнув башкой эфир.

БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Полёты в вихре средь небесной стыни
Лишают сил, в глазах клубится тьма.
Другое дело - плавно, на Горыне.
А панорамы! Выскочишь с ума.

Конечно, дольше, леденящий воздух,
А то зверёк восхочет поиграть.
К тому же эта жаба-переросток
Почти всегда зачем-то хочет жрать.

Держать дракона - та ещё работка,
Вагон заклятий, приговоров, трав.
Давно скончалась Эра Зимородка,
Волшебный дождь ушёл в иной рукав.

Исчезли маги, вместо них факиры,
Остались крохи звёздного вина.
Иные силы управляют миром,
И в них волшбе объявлена война.

Песня-4 (Кутузов)

Тоски подобной поискать ещё
На Росской карте той поры.
Итак, село Царёво-Займище,
Дыра с дырою от дыры.

Одних забав - амур со Стешкою,
Эх, житие, о mon plaisir.
Барклай-де-Толли снова мешкает,
А был изрядный бригадир.

Буонопартий давит силою
На Русь в железах батарей.
Ну что ж, обзаведём могилою,
Капрал, возросший до царей.

Идёт ордой, совсем не малою,
Силёнки ноне не равны.
Мюратко с ним, а тот побалует
Серьёзным знанием войны.

Уйду! Пущай увязнет силища.
Отдать Москву? Да будь здоров!
Втянуть тех жабоедов в игрища
От партизанских топоров.

Царь-император верно скуксится
От ретирады. Хрен бы с ним.
Зима придёт, она союзница,
А вот тогда и поглядим!

Песня-5 (Москва)

Вихрь опустился мягко, без помарки.
Горюн унял в коленях злую дрожь.
Ну, так и есть, окраина Варварки,
Талант при всём желанье не пропьёшь.

Вон терема, дровяники, прирубы,
Всехсвятский храм к заутрене притих.
Прохожих нет, а то бы были трупы,
Грешно под ряст укладывать своих.

Кого своих? Смотрящий, это ты ли?
Ты при делах, за совесть не буровь.
Свои своих уже давненько сгнили,
А тут вообще незнамо чо за кровь.

Хорош трындеть, колдун, все люди - братья,
Всех упокоим после, а пока…
Горюн собрался, молвил Слово Татя
И принял облик дряхлого дедка.

Теперь в трактир. Обжиться, оглядеться,
Разведать слухи, расстановку сил.
Суровый год, не выйдет отсидеться.
Буонопартий, кто ж тебя просил?

Он брёл Москвой, метались мысли роем,
Народец спал, забвенье, час быка.
Вдруг из проулка показались трое,
Берут в кольцо. Втроём на старика?

Ну-ну, вперёд, дерзайте, лоботрясы,
Горюн унял поднявшуюся злость.
Воздам по полной, слишком много мяса,
По Ойкумене нынче разбрелось.

Старшак, по виду на цыганга схожий,
Подходит ближе, отворяет пасть:
- Привет, старик, при деньгах? Мы поможем,
Давай сюда, чтоб нече было красть».

- Пошто ж вы, парни, к старику так грубо?
Пожитков нету, да и денег нет, -
Горюн вздохнул, и два прохладных трупа
Легли в траву, оставив божий свет.

Так, не начавшись, истончилась драка?
С берёзы серпень бросил жёлтый лист.
Третьяк из татей гордою собакой
Блевал в кусты красиво, как артист!

Песня-6 (Слухи)

Постоялый двор. Седой, как перхоть,
Тут Горюн бывал лет сто тому.
Здесь в светёлке третьего поверха
Царь Петра внимал, учась уму.

А бывало с ночи до рассвета
Локоны, прижав к его кудрям,
Здесь бывали Анна, Лизавета,
Тайно, как положено царям.

Маг задумчив, как-то всё неладно,
Постояльцев … кругом голова.
И настрой, практически осадный,
«Прёт француз … заступница Москва».

Стынет ужин, киснет мёд в кувшине.
Нарочный от Мишки приезжал,
Александр его повысил в чине,
Мишка ноне важный, енерал!

С ним сошлись в Крыму, в деревне Шумы,
Где османцев знатно полегло.
Мишка был горяч, башкой не думал,
Так лишился глаза. Не свезло.

- Эх, Михайло, всё викторий ищешь?
Не пора ли в доки кораблю?
Стар ты стал, Кутузов-Голенищев,
Ладно, хрен с тобою. Подсоблю.

Войны, пушки – детские повадки,
Александр вон тоже, важный гусь.
Шантрапа! Ни шагу без рогатки,
Всех бы вас, … но мне важнее Русь!

За французов вовсе небылицы:
Мол, мильён отъявленных чертей.
Все, как есть, на службе у Денницы
И на завтрак кушают детей…

Жгут посевы, росских баб брюхатят.
С ними демон, Женька Богарне.
В православных храмах тупо гадят,
Ну, уж тут, ребяты, не ко мне.

С тем «масоном» был подлючий номер:
Опоили, спьяну подмахнул.
Ну, да Отче, чай ещё не помер?
Разберёмся. Лишь бы не уснул.

Маг поднялся, поглядел в окошко.
Скоро утро, что же за тоска?
Он прилёг, сосну и я немножко,
А с рассветом надобно в войска.

Песня-7 (Гусары)

…Ваша светлость, здесь, в Бородино,
Глушь такая, что невольно мысли
Шепчутся за девок и вино,
Только бы гусары не закисли.

Серпень, двадцать первое число,
Мы же тут сидим бездарным грузом.
Может всем стратегиям назло
Пощипать грядущего француза?
 
Предлагаю (нам оно с руки),
Европейским вопреки гримасам.
Создавать летучие полки
В пику тем испанским герильясам.

Быстрые, внезапные броски,
Резать беспощадно и сурово!
Мы начнём, помогут мужики,
Чай Отчизна не пустое слово?!

Ваша светлость, сделайте приказ,
Нету мочи пожинать обиду.
Я ж начну, да хоть бы сей же час,
С уваженьем. Ваш Денис Давыдов.

                ***

Денис Васильич, третий дён без сна,
Прилёг бы штоли, вон смурной, как туча.
Пошто мы здесь, вблизи Бородина,
Неужто вправду здесь ударит буча?

И хватит пить, сегодня не с руки,
Со всех сторон подпёрла сила вражья.
Испей кваску, проветри, брат, мозги,
Как кто? Конечно, я, Алябьев Саша.

Все при оружье. Просят где, мол, сам?
Вставай Васильич, близко, близко драка.
Бердяги братья рыщут по лесам,
А с ними тот урядник из казаков.

Как ты велел, готовят зимний марш,
На всех путях засеки и заломы.
Даву с Перреном порубаем в фарш.
Попартизаним, нешто мы не дома?

Одно погано: всё ещё тепло,
Но снег зимы французский пыл остудит.
 Да, нонче двадцать пятое число,
Ох, чую, не сегодня-завтра, будет!

БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Тот бой потом в историю войдёт
Иным «наполеонам» в устрашенье.
Как самый неудавшийся поход,
Как самое кровавое сраженье.
Горели трупы, гарь несло с полей,
И кони горько плакали, как дети.
Не помнит Клио сечи тяжелей
Из прочих «однодневок» на планете,

«Курганной высоты» шальной огонь,
За штурмом штурм, штыков ехидных блески.
Но русичи стояли. Нас не тронь!
И не сломался Николай Раевский.
Кипела кровь двух озверевших волн,
Тех из европ, но всё же больше русской.
И мир прозвал тот злополучный холм
«Могилой кавалерии французской».

Гремел ружейных залпов тяжкий гром,
Казалось, воздух августовский стонет,
Когда  затих с раздробленным бедром
Великий князь, Петра Багратиони.
Упали ночь, забвенье, тишина
На Старую Смоленскую дорогу.
И русские ушли, испив вина,
Того, что в человечестве от Бога.

Так сам Наполеон, хотя и тать,
Признал урок от той лихой годины:
«Французы научились побеждать,
Но русские, увы, непобедимы!»

Песня-8 (Партизаны)

Костра горячее тепло
В массивных елей полукруге.
Зима, мороз, война и зло,
То не беда, мужайтесь, други.

Горюн в отряде земляков,
Рассея. Кажный сотоварищ.
От партизанских угольков
Взметнулось пламенем пожарищ.

И понеслось по всей Руси
В немолчном грохоте железа:
- Французы? Господи, спаси!
Давить, топить, стрелять и резать.

Мужик – начало всех начал,
Простак, и значит, можно в спину.
Крестьянин в Смольном не кончал
И потому гвоздил дубиной.

Зима! Соратница в лесах.
Русак - он что, в снегах рождённый,
А лягушатники в слезах
Ползут колонной похоронной

К себе, поддёрнув пояса,
Погреться, в койках отлежаться,
Помять бабцов за телеса
И головастиков ужраться.

Бегите, драпайте, скоты!
Никто насильно не неволил.
И напоследок под хвосты
Примите нашей росской соли.

И передайте внукам, да!
Под летописцев злые стоны:
- В Руси не будет никогда,
Дерьмо писать свои законы!

Письма…письма…

6 сентября 1812 года

Господин император, уповаю, смирите псов, пусть об этом письме узнают всего лишь двое. Что творится, зачем эти вылазки из лесов? Есть же правила вежливого ведения боя.

Ни один, поймите, захудалый европейский король, не позволит подобных издёвок от черни безродной. Налетает из чащи, нечёсаная, перекатная голь. И с оглоблей на шпагу. Простите, но это подло!

Пусть война, - столкновение двух держав и пород. Но, давайте блюсти те каноны ведения сечи. Усмирите сейчас свой босой озверевший народ. Ведь нельзя же, когда одного всемером калечат!

Пусть рассудит нас Бог, пресеките плужанский азарт. Ухожу, и Росси быть на вселенской карте.
С уважением, Ваш Наполеон Бонапарт, сын Карло и Летиции Буонапарте.

9 сентября 1812 года

Господин император, отвечаю один на один, как изволили вы просить в предыдущей драме.
На Руси хватало лихих, безотрадных годин. Вас сюда не звали, и пришли вы, заметьте, Сами!

Лично я заверяю со скорбью из царских грудей. Мне, мин херц, не нужны отголоски военной славы. С ваших слов понимаю, что для убийства людей, очевидно, нужны регламенты неких уставов?

Не уверен, коллега! Поскольку война, есть война. И к тому же Вы здесь, как тать, ну то есть, без спросу.
Пусть рассудят нас царства, народы и времена!
Без книксенов и уважений. Александр.
Император Россов!


ФИНАЛ

Российский дух, славянский гордый нрав.
Вы вслушайтесь, сколь мощи в этих звуках!
Господь решил, кто прав и кто не прав,
И каждому отмерил по заслугам.

И каждый получил свою жменю,
Бездонных слёз, и горечи безмерной.
Свинье – ботвинья, и овёс коню,
А Русь народу - чистую, без скверны.

Наивный ворог, что во снах скакал
По площади, что вечно будет Красной.
Шёл за землёй, её и отыскал,
Утратив раж под васильковым рястом.

Горюн живой, такого не убить,
Тогда, давно, варили крепче стали,
Опять в пещерах, ловит мысле-нить,
Иным оставив звонкие медали.

Оставив прочим злато эполет,
Победных маршей бравурные звуки.
Ушёл к горам, где слышно много лет
Сквозь тьму веков земного сердца стуки.

Мужик и маг, в глазах улыбки грусть,
Исчез и снова, будто не бывало.
Себе? Себе оставил просто Русь.
Задумайтесь. А так ли это мало?!

23.02.13 г. Пермь-Хмели.