***
Страха сытые миражи –
представление новых дней.
Суммой всех градусов прочь бежим,
исцеленье надеясь найти вне.
Слабоуздые времена.
Прикарманенное тепло.
А Моська всегда сильна.
И каждый – в себе – не плох.
Что беды плодятся, как
в скудости таракан или вошь,
журчит и журчит под стеной река,
дважды в которую не войдёшь.
От тепла дорого – сплю:
в мареве счастья – за окоем.
Из-под вечных льдов – чистый ключ,
солнцем яростным напоён!
***
Дорогу шифруют
метели
и шепчут
о тайнах ключа.
Распахнутый веер –
две тени –
бесящийся рой
горячат.
Фонарь.
Световое изножье.
Угадчивый шаг –
в целину.
У страсти, покинувшей,
Боже,
так долго
скитаться в плену…
***
Памяти моей мамы
Жизнь, как ни скверно её играю,
нищенство впечатлений обогатила.
Такт времени отбивает
рука твоя на перилах.
Будней картинная галерея
открывается мне не сразу.
Паутинка старенья
ранит подлинностью показа.
А шаг твой не тяжелеет
в моей походке.
По летящей плыву аллее.
Море жёлтое. Лодка.
– Чувство в беспамятстве дней таится,
бессилие – тоже сила, –
сказала, как осень листья
роняет. И – удалилась.
Тебя уложили в гроб.
Стены сдвинулись – мало надо.
Так далеко положили, чтоб
не мне сделать могилу садом.
Не для меня ковры-самолеты,
про любой скажу: зелен, мят.
Хором, ценящим выше всего икоту,
шар земной с божьего места снят.
Душенька, убедись воочию,
не продадут тебя и не купят.
Мое одиночество –
зоркость зерна в скорлупке.