Тамара! Ты стала матроной.
И мальчик в рубашке матросской
(не просто из детского сада) –
и горе твое и услада.
И дворник скрежещет лопатой,
и профили мраморных статуй
глядят с олимпийской тоскою
на древний закат над рекою.
И нежное самодовольство –
твое совершенное свойство,
как, впрочем, и всех этих женщин,
гуляющих там, где скрежещет
всю жизнь жестяная лопата,
и скачет малец конопатый.
Так что же, матрона, Тамара?
Листва шелестит вдоль бульвара,
где мы «понарошку» расстались,
чтоб встретится снова, состарясь…