Баллада о двух царях, вороном коне разладнике и вещей птице гамаюне
Шёл тридцать пятый день новой земли,
Казалось, что всё далеко.
Травы качались, деревья цвели,
И горы росли высоко.
Мой друг жил за морем, за синей водой,
Он с письмами птиц посылал.
Случилось, однажды настал час такой,
Что друга я в нём потерял.
Мы были царями своих государств,
Я — гор, он — просторных степей;
Столы на пирах прогибались от яств,
Пиры наших дружных семей...
Мы были тихи и похожи внутри,
Хотя и разнились собой.
А то, что хранилось давно взаперти,
Решило отправиться в бой.
Бой со страшной силой,
Неискоренимой,
Бой.
Шёл тридцать пятый день новой земли,
Ко мне прискакал чёрный конь:
Златые подковы, на гриве — углИ,
В глазах — необъятный огонь.
И конь закричал, что наездник его
Способен весь мир захватить.
Недолго я думал, и после чего
Решил, что тому так и быть.
Вскочил на коня я и вынул свой меч,
Повёл весь народ за собой.
За битвою битва, за сечью шла сечь,
С поднятой шёл я головой.
Почти без потерь стал моим материк,
Я путь за моря дальше взял...
Как понял в один неожиданный миг,
Что друга мой друг потерял.
Сила нас разбила,
Злобой разлучила
Смерть.
Когда я ступил на его берега,
Время замедлило ход.
Он вышел, чтоб встретить меня (как всегда).
Какой на душе сумасброд!
Я вынул клинок и сказал: "Мой родной,
Так вынужден я поступить!
Кому поплатиться из нас головой,
Триглаву дано разрешить".
Вдруг я оступился, взмахнувши мечом,
Но то не могло нас спасти.
Он не был покорен, он верил в свой дом,
А мне крест убийства нести.
И взмах. И удар. Вот и это случилось.
И алая брызнула кровь...
Его голова тяжело откатилась,
Разбив о булыжники бровь.
Мир стоял и ждал.
Но я осознал.
Всё.
Что откроет нам пришедший за заоблачную тень?
Что творится долгой ночью, закрывающею день?
Кто убил родного брата по некровному родству?
Эти кони вороные лишь убиицам к лицу!
Мы гуляли до рассвета, но рассвет тот не настал.
Кто же ясное светило с неба нашего украл?
Как теперь во тьме кромешной дни и ночи разделять?
Как ему, убивши друга, целым миром управлять?
Над павшей главою конь дико заржал
И кровью измазал свой нос.
Но меч я тяжёлый в руках удержал
Под грузом полившихся слёз.
Мечом окровавленным с силою всей
Лишил я коня страшных глаз,
Но пламя от этих загробных углей
Вселилось в меня тот же час.
Я начал свой путь, порешив, что ослеп,
Весь мир погрузился во мрак.
Однако я зрел; зрел не мир я, а склеп,
И в том мне привиделся знак.
Над этой тоской гамаюн воспарил,
Он знал про огонь и грехи.
Сбивал меня с ног рёв его мощных крыл.
Глаза не остались сухи.
И песнь свою мне запел гамаюн,
И шёл я по морю домой.
Казалось, что снова я весел и юн,
Что снова я буду собой.
И солнце проснулось, весь мир озарив
Лучами своей доброты.
О вещая птица, и друг же мой жив!
И верно. На бреге ждал ты.
…
Вновь шёл тридцать пятый день новой земли,
Врата заперты на засов.
А конь не явился. Его труп нашли
За царством степей и лесов…