«Уж сколько их упало в эту бездну…»
М. Цветаева
Навязчиво слышна со всех сторон
нехитрая мелодия застоя.
Не та, что характерна для застолья,
а та, что подошла б для похорон.
Невыразим её простой запев,
невыносим рефрен, но смысл ясен:
как марки пионер пихает в кляссер,
так нас толкают в рай, поднаторев.
Мы просто собирались по средам.
Но тут постановление приспело,
чтоб дали объяснения по делу,
а кто уйдёт, – разыщут по следам.
Мой путь и предсказуем, и тернист.
Урядник у двери, а с ним овчарка
внимательно глядят и дышат жарко,
и нюхают: а вдруг я экстремист!
Он паспорт мой читает по складам:
прописка есть…печать…открыта виза…
И, восходя от шёпота до визга,
простужено сипит: присядьте там!
Истёртый стул, угрюмый коридор,
где чистота попахивает хлоркой.
Заранее подстеленной соломкой
считаю припасённый валидол.
Зашёл. Послушал. Делая нажим
на «вы», меня пугал следак плешивый:
…преступного пока не совершили…,
но он уверен: скоро совершим.
Мол, если не скоромно, есть нельзя.
И, если против Бога – значит, ересь.
И демшизой уже давно наелись
мы, по наклонной плоскости скользя.
Я молча слушал, думал о своём:
о том, что у пилата засран китель.
Грозил не в шутку правоохранитель,
и был он не хухры-мухры: майор.
Я думал, что судьбе своей гончар:
вдруг заору: оставьте нас в покое!
Но доктор не захочет снять побои,
и что потом докажешь? Я смолчал.
Империя, как самка паука,
беременна распадом и войною,
моралью лицемерною двойною.
Но роды не пришли ещё пока.
Да, я смолчал, как раньше, как всегда.
О скольких нас сожрала эта бездна!
Что будет дальше с нами, неизвестно.
Нам неизвестность – имя, господа.
Мы крест нести согласны до горы,
но на гору – увольте, сил не хватит.
И дел полно в стоящей с краю хате,
и нам известны правила игры…
Подписывая правой протокол,
я левой перекрещиваю пальцы
и, втягивая голову под панцирь,
себе кажусь наивным простаком.