И в пустом, и в полном звука, отдаленным и простым,
Еле еле, чуть зовущем, клянча руки в серый дым.
Он поднять, как на сражения, на великою войну.
Тех, кто просто от свободы испускает в даль слюну.
Не крича, ни умоляя, только текстом поманив.
Задевая за живое, никого не полюбив.
За собой, за тусклым фоном, лишь улыбка и вино.
Революцией ликуя, пред собою никого.
И шагами прахом к праху, на струне еще живой,
Исполняя, что по пьяне написал совсем нагой.
Звонко, громко, так завуще, испуская львиный рев.
В его стиле, гордо, рвуще, всем диктуя ярый стёб.
Заливая песнь поэта, оглушая в скрип толпу,
Соловьиный голос ветра, бросил взгляд на жизнь мою.
И поняв, кто будет первым, кто останется в живых.
Загремел предельно остро, поднимая молодых.
Никому теперь не деться от горящего костра.
Жестко, криком очень броским он позвал с собой меня.
Искушением и властью, за идею, за слова.
Возвышаясь твердой речью - образована стена.
Кто, о чем, а я о воле, я о правде и судьбе.
Буду в этой самой роли, ни о ком, лишь о себе...