Дым над рекой, стружка сыпется вверх.
Обесцвеченый мир на чужом натюрморте.
Рисовал мой оплот, а вышло дерьмо.
Что ж, получай. Заслужил. Или всё же прощён?..
Сирота постовой караулит меня,
Чтобы я не кричал, не просился домой.
Домой. Туда, где есть то, что подходит
Для души и моих избитых глазниц.
Друзья улыбались и резали плоть.
Карусель заржавела и сбросила сны.
Меня тянет туда, а душа рвёт обратно.
Мне никак не понять, как отсюда уйти.
Есть звезда, небеса, закопчённый шатёр.
Есть свой угол в тепле, есть лицо во красе,
Только что-то внутри разрывает аорты,
Только что-то внутри рвётся из моих глаз.
Не могу отойти от ужасных картин.
Не могу отыграться, если нет на то сил.
Не могу прекратить замечать тот помёт,
Что раскидан алмазами на наших дворах.
В друзья заиметь и собак, и других,
Подвязать на жгутах, что мешает дышать.
Болью бить по вискам, по больному углу,
Ой, я не хочу, я не хочу.
Матушка, родная, подведи под образа!
Да что-то мне совестно глядеть на святых.
Вдруг опять всё пойдёт, как под чьей-то рукой,
И придётся опять притворяться и пить.
Вечный пост, вечный страх, вечно трезвый мой ум.
От той трезвости только сухость в мозгах.
Промочить бы, да страшно ужиться в стакан.
Страшно стать кем-то вроде соседа с метлой.
Идиотам давать на простую суму.
Страшно стать подсумным да лихим воле-вольцем.
А весна жмёт бока, лезет в форточку мне.
Я впускаю тебя. Я прощаю тебя.