1.Любовь Филимонова. Неман.1989, 3.
Валерий ЛИПНЕВИЧ. Неведомая планета. Стихи.- Мн.: Мастацкая лiтаратура, 1988.
Поэтические парадоксы, характерные для многих прежних стихов Валерия Липневича, присутствуют и в стихах его новой книги «Неведомая планета».
Море и чайки,
и берег далекий!
Как мы случайны
и одиноки!
Ликующее счастье жизни и – одиночество. Центростремительные и центробежные силы созидания и разрушения, рождения и смерти, слиты воедино. Это парадокс и непреложный закон жизни.
Действительно,
какое безумство
доверять что-то мужчине.
Его слепая сила,
не различая добра и зла,
оплодотворяет все.
И улыбается ребенок в колыбели,
и ядерная боеголовка
бережно опускается в хранилище.
Мягкий, лирический тон повествования через чувственные ассоциации неожиданно подводит читателя к осознанию алогичной двойственности мира, нашей человеческой миссии, выражающейся двуедино: через созидание и разрушение.
И только робкая надежда
твердит, задыхаясь,
что радиус улыбки больше,
вчера и сегодня,
все-таки больше
радиуса смерти.
Пожалуй, кое-кто тут воскликнет: «Помилуйте! Только ли абстрактная доброта, только ли улыбка сберегает это равновесие, эту гармонию мира? Маловато улыбки…»
Но что есть улыбка человека, созидающего красоту (пусть хотя бы только в душе своей)? Сколько веков противостоит улыбка Джоконды безумию, дисгармонии мира?..
Легкость, изящность, непринужденность стиля всегда были присущи стихам Валерия Липневича ( вспомним его первый сборник « Трава и дождь», 1977 г.). именно эта прозрачность, естественность интонаций выручала поэта и привлекала в его стихах даже тогда, когда стихи не имели глубокого философского подтекста. Что ж, в этом как раз нет парадокса: красота привлекательна и как красота изящной логической формулы, и как красота поэтической формы.
Образы стихов Липневича, так сказать, созерцательного ряда, они точны и, опять же, естественны: «Облако – мечта реки о небе», «…тесто, благодушно дремлющее, как старик на печи».
При этом поэт не просто созерцает события, пусть на первый взгляд и не самые великие, но своим видением как бы заново созидает природу вещей, воссоздает новый смысл явлений:
Нос картошкой,
живот картошкой,
руки и ноги – картофелины.
Вот он, кряхтя, наклоняется
и поднимает такого же человечка.
- Бульба-аш!-
одобрительно разглядывает его
и отбрасывает в сторону –
для внучки,
что на куче сухой ботвы
задумчиво грызет морковку.
Порой в стихах Липневича образная созерцательность сменяется попыткой вывести формулу явлений нашей жизни. я говорю «попыткой», не имея в виду неполноту реализации поэтом замысла, а лишь подразумевая саму невозможность такого действия. Ибо любым (даже и поэтическим) философским формулировкам часто просто не подвластна меняющаяся, неустойчивая, противоречивая живая жизнь. И все же Липневич стремится сформулировать, обозначить ситуацию:
Победа всегда за природой –
ненасытным зрителем
и режиссером-маньяком,
что бесконечными дублями
до изнеможенья доводит,
до старости,
до могилы.
Поэт отказывается от привычных литературных стереотипов, кои для многих его литературных современников стали почти непреодолимы. Добивается он этого не через посредство эффектных приемов, не через стремление произвести эпатаж, взрывая привычные формы, способы создания образа, стиха. Да, поэт отдает предпочтение белому, свободному стиху. Но это не такое уже и новаторство в поэзии конца ХХ столетия. Так какая же сила несет эту поэтическую волну в стихах Валерия Липневича, преодолевая сопротивление привычного словесного материала? Я бы сформулировала это так: столкновение поэта с чудом обыкновенного стебля травинки, с безмерностью и непостижимым смыслом человеческого вздоха, взгляда, всего, что непознаваемо, преходяще и поэтому неповторимо.
И ведь в самом деле, цинизм всезнания, стремление творца быть судьей в высшей и последней инстанции никогда не были действительно созидающими элементами в творчестве.
Валерий Липневич, на мой взгляд, пытается не столько осознать Судьбу, сколько восторгаться бесчисленными Мгновениями…
Я обгорал на четверть
и на треть.
Теперь, наверно, -
вспыхнуть
и сгореть.
Он не стремится вещать об эпохальном, вечном. Поэтические ситуации в его стихах как бы «лежат на поверхности», они очень узнаваемы:
… мороз,
ломая ветки,
пробует самую яркую гроздь
и кривится,
как мужик от сухого вина.
И непривычность его вопросов и ответов – от извечного желания уйти туда, за грань этой кажущейся познаваемости и понятности мира, от желания уразуметь, а как же она на самом деле бывает? А оно бывает фантастически обыденно:
Дерево, река, человек -
слова будто разные,
да все об одном.
Деревья впадают в небо,
как реки в море.
Куда текут и впадают
наши жизни?
Особая пластика поэтической речи Валерия Липневича, его стиль порой напоминает изящное шитьё. Набор поэтических средств – в основном из той половины палитры, где преобладают теплые тона.
В мире разочарования и жестокости, который вполне справедливо обнажает перед нами современная литература, безжалостно препарируя этот мир, - у поэзии все же должна быть своя особая роль. Не только скальпель, но и «Радиус улыбки», «Автошарж», «Сентиментальный романс», «Уроки пластики» - есть орудия познания мира, - доказывает нам поэт.